Татьяна Зубачева - Аналогичный мир

Андрей молча продолжил ехать шагом. Описав круг, Эркин снова подъехал к нему. Глаза его были сухи, а голос спокоен.

— Клеймить я не буду. Надо им, пусть сами и делают.

— Я тоже, — кивнул Андрей и, помолчав, нерешительно сказал. — Ничего… если я спрошу?

— Спрашивай, — кивнул Эркин. — Отошло уже.

— Тебя… тоже тогда… отобрали?

— На что? Годовиков забирать? Нет, я ж сказал, Полди отобрал тех, от кого рожали.

— Эти…?

— Нет, баб куда-то в другое имение возили. Ну, чтоб не знали, кто от кого. А к нам тоже привозили рабынь. Привезут на месяц, два, редко больше. Ну, когда видно, что затяжелела, не пустая, возвращают хозяевам. А я спальник. От спальников не рожают.

— Нельзя?

— Нет, — усмехнулся Эркин. — От спальника не беременеют.

— Это… как? — Андрей даже придержал коня, и Эркин тоже остановился. — Ты ж… ты что, разве не… ну, ты же мужик… — он запутался в словах и умолк.

Эркин не сразу разобрался в этой путанице, а, поняв, к изумлению Андрея, рассмеялся.

— Мужик я, мужик. Только семя у меня мёртвое. Всё есть, всё как положено, а забеременеть от меня нельзя.

— И… у всех так? Ну, спальников? От… рождения?

— У всех. Какой же спальник, если от него дети будут. Белым леди неудобства, беспокойство лишнее, — запаясничал Эркин. — А мулатов с метисами куда потом девать? — и стал серьёзным. — Хотя чего ж куда. Туда же, к рабам. По имениям их полно было. Так что все мы такие. Но не от рождения. Это делается. Как нам кожу сделали, так и это, — посмотрел искоса на Андрея, усмехнулся. — Давай, поругайся, отведи душу. А хочешь, расскажу тебе, как это делалось.

Андрей молча отъехал от него. Эркин снова усмехнулся. Он не видел себя, не видел этой злой ухмылки, так непохожей на его улыбку.

К вечеру дождь перестал, но небо не очистилось. Они развели костёр побольше, развесили, как смогли, отсыревшие куртки и одеяла. Сидели на сёдлах, чтоб не на мокром, и пили горячий обжигающий кофе. Не для вкуса, а греясь. Андрей был хмур и неразговорчив, и Эркин начал первым.

— Не психуй, не из-за чего.

— Ты что? — вскинул на него глаза Андрей. — Ты что, и вправду, простил им? Это ж… не по-людски…

— Ты ж мне сам рассказал, как собаками тебя травили. Это по-людски?

— И это не по-людски!

— А что, — Эркин говорил спокойно с привычной горечью, — что с нами по-людски делали? А что о спальниках такую вонь пустили, помнишь, говорили… Что я и сейчас, как подумаю, что Клеймёный о спальничестве моём проболтается где, то так бы и придушил на месте. А он что, виноват в чём? На освобождении спальников хозяйских насмерть замордовали. За что? Я-то на скотной отсиделся. Заперся. А как полезли, про быка сказал, сразу отвалили. У тебя вон тело в рубцах, а мне душу… покорёжили. И кабы мне одному. Что, злоба такая у них на меня была? Нет. Я ведь обычный раб. А рабу и судьба рабская. От питомника до Оврага…

— Овраг и нас ждал, только пылью лагерной назывался. Ну, трупы сожгут, а пепел там, сажа, он пылью на плац оседал. — Андрей сплюнул окурок в костёр. — Всем конец один. Я вот… выскочил. Живу. А такие были… Я про Старика рассказывал тебе?

— Который тебя перед пулей скинул? Только это и сказал.

— Нет, этот уже потом был. Под конец. Я и плотничать у него учился. И проводку он знал.

— Что? Что знал?

— Ну, как электропроводку делать. Он мастер был. А я у него в подручных ходил. Я и ящик себе потом как у него делал. И с инструментом он меня учил. Что первое, что надо, это инструмент по руке делать. Вот, — Андрей вытащил из-за голенища нож и, держа за лезвие, протянул Эркину. — Видишь? Рукоятку я сам делал. По своей руке. А сам-то нож армейский… взял у одного. Попробуй.

Эркин взял нож, зажал в кулаке.

— Хорошо.

— Хорошо, да не так. Обзаведёшься настоящим, я тебе по руке подгоню, поймёшь тогда, — Андрей забрал нож, сунул в сапог. — Ну, что умею я, это от Старика. А тот, другой… Его тоже Стариком звали. От него всё, что знаю. Ну, меня и другие учили. А этот… — Андрей восхищённо покрутил головой.

— Пол?

— А как же. Кримы другому учили. Там своя наука. Без неё тоже не выживешь. Если б не тот Старик, может, я бы и прибился к кримам, а так… с полами остался. Потом присы пошли. Они нашу сторону держали. И малолеток, кто попадал, мы уже от кримов вместе отбивали. Охрана под конец в лагерь мало совалась, в бараки вообще боялись… — Андрей усмехнулся. — Бараки хлипкие. Балка сорвётся там, ещё что.

Они дружно захохотали в два голоса.

— К вам и в камеру, ну, в распределителе, надзиратели только по двое, и с оружием, я помню, — отсмеялся Эркин.

— А как же! Говорят, один как-то зашёл.

— Ну и как?

— Упал, сознание потерял, — смеялся Андрей. — Долго ли умеючи. А там всё. Кранты. Но… это рассказывали. Сам я такого не видел.

— Ты много по распределителям мотался?

— Да как сказать, — пожал плечами Андрей, — путается всё. Да и все они одинаковы. А ты?

— Пока в Паласе был, часто. А как в имение попал, всё. Пять лет на одном месте.

— Хорошо?

— А фиг его знает. И так хреново, и этак дерьмово.

— Вот и выбирай, — засмеялся Андрей.

— Рабу выбор не положен, — хмыкнул Эркин.

— Слушай, а чего вам положено? Об чём речь не зайдёт, ты одно: не положено.

— Что положено? — Эркин как-то удивлённо посмотрел на него. — Волю хозяйскую исполнять. На хозяина работать.

— И всё?

— А на всё остальное воля хозяйская, — Эркин встал, пощупал куртки. — Вроде подсохли. Накинешь?

— Обойдусь. Одеяла перевесь поближе.

— Загорятся. Жратву когда привезут?

— Завтра. А что?

— Мяса не осталось. И жир кончился.

— Это я кашу перемаслил, — покаялся Андрей.

— Значит, завтра что? — засмеялся Эркин, садясь к костру. — Баланда завтра. Вода с крупой и крупа с водой.

Андрей преувеличенно тоскливо вздохнул и засмеялся.

— Перебьёмся.

— Переколотимся, — в тон ему ответил Эркин и засмеялся.

— Ты чего? — удивлённо спросил Андрей.

— А вспомнил. Я когда в резервацию ездил, ну, на разговор уже, меня Клеймёный подколоть решил. Дескать, до свободы ты с бычками, и после то же самое… Так попробовал бы он тогда пискнуть что насчёт жратвы. Чего навалят тебе в миску, то и лопай. И спасибо скажи, что ложку свою разрешили иметь.

— Ну, это и у нас так, — Андрей взял кофейник, покачал, прислушиваясь. — По полкружки осталось.

— Наливай. Кофе ещё есть.

— Гадость всё-таки, — Андрей сделал большой глоток и сплюнул.

— То-то ты его глушишь так, — засмеялся Эркин.

— Так больше ж нету ничего. А вот это, настоящее, что Фредди привозил, понравилось тебе?

Эркин пожал плечами, подумал и убеждённо сказал.

— Чай лучше.

— Мне тоже, — кивнул Андрей. — А как дом вспомню…

— Слушай, — Эркин нерешительно, осторожно спросил: — Может, ты мне о доме расскажешь? Нет, — заторопился он, — я не спрашиваю ничего, ты сам реши. Ну… ну, как это, в семье жить? Вот говорим мы про лагерь, питомник, и одно выходит. Одинаково всё. А вот про дом, про семью… этого я ничего не знаю. Ты пойми…