Татьяна Зубачева - Аналогичный мир

— Пошёл, — ткнули его в спину. — Чего лупишься.

Обратно на торги? Ну, пока везут, он поспит ещё. Если прикуют невысоко. Надзиратель надел на него наручники и втолкнул в машину. Сцепили спереди и прикрепили цепь к стене так низко, что он смог лечь и свободно вытянуться. Надзиратель вышел и захлопнул дверцу. Заурчал мотор, мелко затрясся под ним пол, и машина тронулась. Он расслабился, распластался по полу, чтобы толчки не подбрасывали тело, и сразу не заснул, а как-то задремал. Везут, ну и пусть везут. Дорога была гладкой, только в одном месте сильно потрясло, но недолго, и его почти не побило. Да пару раз машина останавливалась, но дверцу не открывали, и он продолжал дремать. В общем, он не боялся и даже не думал ни о чём. Причуды белых его не касались. Его всё время куда-то везли, передавали от одного надзирателя другому. Изменить он ничего не мог и потому не трепыхался. Лёгкое тепло по телу от съеденного, возможность полежать и поспать, а остальное… что будет, то и будет. Машина опять остановилась. Дверца открылась, и надзиратель отцепил его.

— Вылезай.

Он вышел из машины, и надзиратель снял с него наручники. Он сам, не дожидаясь приказа, заложил руки за спину и незаметно огляделся. Это был двор. Но уж никак не распределителя. Заснеженные деревья по кругу и белый, как снег вокруг, дом с большими окнами и широкой лестницей от двора к высоким дверям. И тишина, звенящая тишина.

— Живут же, — пробормотал надзиратель и ткнул его дубинкой между лопаток. — Пошёл.

Они шли напрямик через заснеженный двор. Снег был неглубоким, но заметно холодил ноги, и он невольно ускорил шаг.

— Успеешь, — хмыкнул за спиной надзиратель. — Не терпится ему.

На крыльце ему захотелось оглянуться, но за это можно и получить по лбу — дубинка у спины, а перед ним уже приоткрывалась створка белой, как и всё вокруг, двери.

— Прошу, милорд, — негр в красной с золотом лакейской куртке приветствовал надзирателя поклоном.

В холле в огромном камине пылал огонь и всё казалось красноватым. Негр ещё раз поклонился и исчез. На стенах висели какие-то звериные головы, перед камином лежала большая мохнатая шкура, а по деревянной широкой лестнице к ним спускалась женщина в белом длинном платье.

— Уже? Такая пунктуальность приятна.

К его изумлению, надзиратель вытянулся, щёлкнул каблуками своих сапог и склонил голову, незаметно ткнув его в спину. Он послушно поклонился, сдёрнул шапку и зажал её в кулаке за спиной.

— Фирма высоко ценит оказанную ей честь, — рокотал надзиратель.

Он стоял, опустив глаза, и видел только край её платья и видневшиеся из-под него носки туфелек, расшитых серебряными нитями.

— Я не буду утруждать вас ожиданием. Здесь неподалёку есть очень милое место,

Он чуть-чуть, самую малость, приподнял глаза и увидел, как женщина дала надзирателю несколько зелёных бумажек. Деньги. Он уже понял, что его привезли на выездную работу, и знал, что на выезде надзиратель должен быть постоянно где-то рядом. А она, значит, не хочет этого. Ну, ему без разницы.

— Но, миледи…

— Разве фирма не гарантирует качество и безопасность?

— Разумеется, миледи, ваше желание — закон.

Надзиратель вытащил из кармана коробочку, открыл её. Да, обычный набор. Он уже подставил ладонь, но женщина спокойно и решительно взяла коробочку у надзирателя.

— Я сама ему дам.

— Ваше желание — закон, — повторил надзиратель и снова щёлкнул каблуками. — Честь имею, миледи. Я заеду за ним через сутки.

— Разумеется, Дополнительное время я оплачу.

Надзиратель ещё раз щёлкнул каблуками и вышел. Она негромко засмеялась и указала ему на лестницу.

— Иди туда.

Опустив глаза и держа руки за спиной, он пошёл к лестнице. Значит, работать в другом месте придётся. Ну… где работать ему укажут, но вот не сказали, какую работу она заказала, помягче или жёсткую, придётся на ходу подстраиваться.

— Направо, — повернул его мягкий мелодичный голос.

Он послушно свернул в открытую дверь. Эта комната небольшая, полутёмная, вдоль стены блестели стеклянные шкафы, а в них… какие-то фигурки, непонятные вещи. Он не видел такого никогда. У другой стены длинный узкий диван. На полу работать? Ковёр, правда, но…

— Что же ты встал, иди сюда.

В дальнем углу маленькая, прикрытая тканью дверь. Она открыла её и ждёт его. За такое и схлопотать можно.

— Да, миледи, — быстро пробормотал он, входя в следующую комнату.

Вошёл и зажмурился. Как в паласном дворе здесь всё было белым. Она негромко рассмеялась, и он осторожно приоткрыл глаза. Спальня. Это уже точно. Здесь работать.

— Оглядись, — разрешила она и вышла.

— Спасибо, миледи, — тихо ответил он.

Спальня была большой. Даже огромной. Как общий зал в Паласе. И огромное окно во всю стену, а за ним заснеженные деревья и небо. Стекла будто нет. И белые шторы так подобраны в углах, что свисают как заснеженные ветви. Он медленно, осторожно поворачивался — ему разрешили оглядеться — и смотрел. Белая широкая, шире чем в Паласе для групповухи, плоская кровать, застелена белым вышитым бельём. Вышито белым, такая вышивка не должна царапать. Маленькие тумбочки с двух сторон у изголовья, белые с позолотой. И такие же тумбочки у окна, и на них в белых вазах огромные букеты белых цветов. Он знает — это розы. Они и летом дорогие. А зимой… Пол застелен пушистым серым ковром, а у кровати большая звериная шкура. Белая с длинным мехом. А другая стена, напротив кровати, зеркальная. Вся, от пола до потолка, от стены до стены. Такого зеркала он ещё не видел. Но тут он увидел себя. Такого тёмного, в чёрной рабской одежде…

— Огляделся?

Он вздрогнул и обернулся. Она, оказывается, уже здесь и стоит в шаге от него. Он сразу потупился, зная, как злятся белые на открытый взгляд, а работать, когда можно смотреть, он ещё не начал.

— Подними глаза.

— Да, миледи.

Она стояла перед ним и улыбалась…

…- Красивая? — азартно спрашивает Андрей…

…Была ли она красивой? Нет, лицо у неё приятное. Очень белокожая, с правильными чертами, большие серо-голубые глаза рассматривали его спокойно, без насмешки, и улыбка её не была злой. Светло-русые, какие-то не золотые, не седые, ну… пепельные волосы подобраны и уложены в высокую причёску. И белое платье, или это халат такой, окутывает её, переливаясь серебряным и голубым.

— Ну что? — она улыбнулась. — Начнём.

Она поднимает руку и мягко гладит его по лицу, он целует её ладонь. Удар по лицу и целование ударившей руки — знак рабства. С этого начинают. А уж будет удар всерьёз или так… это уж не ему решать. Она достаёт откуда-то из складок своего одеяния коробочку и раскрывает её. Пальцем двигает таблетки.

— Они обязательно тебе нужны? Сможешь без них?