Джордж Мартин - Присяжный рыцарь

— Да сохранят нас Семеро. — Септон вытер мокрый лоб рукавом. — Так он разбойник? Да еще такой громадный. Покайтесь, сир, и Матерь помилует вас. — Тут септон пукнул, и это свело на нет его благочестивые речи. — Ох, простите. Вот что бывает от бобов и ячменного хлеба.

— Я не разбойник, — ответил Дунк им обоим со всем достоинством, на какое был способен, но Длинного Дюйма это не тронуло.

— Не испытывайте моего терпения, сир… если вы действительно рыцарь. Бегите назад в свой курятник и скажите сиру Юстасу, чтобы он выдал нам сира Бенниса Вонючего. Если он избавит нас от хлопот изымать оного рыцаря из Оплота, миледи, возможно, проявит некоторое милосердие.

— Я сам поговорю с миледи. О сире Беннисе, о стычке у плотины и о покраже нашей воды.

— О покраже? Попробуй заикнуться об этом, и окажешься во рву еще до заката. Ты уверен, что хочешь с ней говорить?

В одном Дунк был крепко уверен: ему очень хотелось заехать кулаком в желтые зубы Длинного Дюйма.

— Я вам уже сказал.

— Да пусть себе говорит, — вмешался септон. — Какой от этого вред? Бедный сир Дункан проделал такой долгий путь под палящим солнцем — пусть скажет то, что хотел.

Лукас снова окинул Дунка взглядом.

— Прислушаемся к служителю богов. Пойдем, и сделай милость — будь краток. — Он зашагал через двор, и Дунку поневоле пришлось его догонять.

Двери септы в это время отворились, и оттуда стали выходить богомольцы — рыцари, оруженосцы, с дюжину ребятишек, несколько стариков, три септы в белых одеждах… и одна грузная благородная дама в синем шелковом платье с мирийским кружевом, таком длинном, что подол волочился по земле. Дунк дал ей лет сорок. Под серебряной сеткой лежали высоко взбитые рыжие волосы, но даже они уступали яркостью красному лицу.

— Миледи, — сказал сир Лукас, — вот этот межевой рыцарь заявляет, что приехал от сира Юстаса Осгри. Угодно вам будет его выслушать?

— Если вы того хотите, сир Лукас. — Она так воззрилась на Дунка, что ему невольно вспомнились разговоры Эга о колдовстве. Непохоже, однако, чтобы она купалась в крови ради сохранения красоты. Толстая, приземистая, и голова у нее как редька — даже прическа этого не скрывает. Нос слишком велик, рот чересчур мал. Оба глаза, к счастью, на месте — но Дунку сделалось не до комплиментов.

— Сир Юстас поручил мне поговорить с вами о недавнем происшествии у вашей плотины.

— У плотины? — заморгала она.

Вокруг них собирался народ, и Дунк чувствовал на себе недружелюбные взгляды.

— На Шахматном ручье. Ваша милость построили там плотину…

— Да нет же. Я все утро посвятила молитвам, сир. Сир Лукас хмыкнул.

— Я не хотел сказать, что вы построили ее самолично, но… без воды у нас весь урожай погибнет, и ячмень, и дыни…

— Дыни? — заулыбалась она. — Я люблю дыни. Какого они сорта?

Дунк обвел взглядом собравшуюся толпу, и ему стало еще жарче. Что-то тут не то. «Длинный Дюйм из меня дурака делает».

— Миледи… быть может, мы поговорим с глазу на глаз?

— Ставлю оленя, он переспать с ней хочет, орясина! — гаркнул кто-то, и все покатились со смеху. Дама, испуганно попятившись, закрыла руками лицо, и одна из септ обняла ее за плечи.

— Что тут за веселье? — произнес звонкий и твердый голос. — Кто-то, кажется, изволит шутить? Зачем вы докучаете моей родственнице, сир рыцарь?

Голос принадлежал девушке, которую Дунк видел у мишеней для лучников. На бедре у нее висел колчан, в руке она держала лук с себя ростом, то есть не очень длинный. Если Дунку недоставало дюйма до семи футов, то ей недоставало дюйма до пяти. Ее талию он мог бы обхватить ладонями. Рыжая коса опускалась почти до колен. Дунк смотрел сверху вниз на вздернутый нос, подбородок с ямочкой и легкую россыпь веснушек.

— Простите великодушно, леди Роанна, — сказал миловидный молодой лорд с кентавром Касвеллов на дублете. — Этот олух принял леди Гелисенту за вас.

— Так это вы — Горячая Вдова? — брякнул Дунк, переводя взгляд с одной на другую. — Но вы так…

— Так молода? — Девушка перебросила лук долговязому парню, с которым стреляла по мишеням. — Мне двадцать пять, говоря откровенно. Или вы хотели сказать «так малы»?

— Так прекрасны. — Дунк сам не знал, откуда это взялось, но радовался, что оно подвернулось вовремя. Ему нравился ее носик, и ее светло-рыжие волосы, и маленькие, но хорошо вылепленные груди под кожаным колетом. — Я думал, что… то есть мне говорили, что вы уже четырежды овдовели, и я…

— Мой первый муж умер, когда мне было десять, а ему двенадцать. Он был оруженосцем моего отца и пал на Багряном Поле. Боюсь, что мои мужья долго на свете не заживаются. Последний умер весной.

Так говорили обо всех, кто умер два года назад от весенней хвори: он умер весной или по весне. Поветрие унесло десятки тысяч человек, в том числе мудрого старого короля и двух молодых, подававших большие надежды принцев.

— Я… соболезную вам, миледи. — «Комплименты, чурбан, переходи к комплиментам!» — Ваше платье…

— Платье? — Она окинула взглядом свои сапоги, бриджи, просторный полотняный камзол и колет. — Но на мне нет платья.

— Я хотел сказать, ваши волосы… они такие мягкие и…

— Почем вы знаете, сир? Если бы вы трогали мои волосы, я бы это запомнила.

— То есть не мягкие, а рыж… огненные. Они просто пылают.

— Надеюсь, все же не так, как ваше лицо. — Она рассмеялась, и все собравшиеся подхватили ее смех.

Все, кроме сира Лукаса Длинного Дюйма.

— Миледи, — сказал он, — этот человек из наемников Осгри. Это он вместе с Беннисом напал на наших землекопов у дамбы, когда ранили Уолмера. Старый Осгри прислал его для переговоров.

— Точно так, миледи. Меня зовут сир Дункан Высокий.

— Скорее уж Недалекий, — вставил бородатый рыцарь с разветвленной молнией Лейгудов. Смех возобновился, и даже леди Гелисента хихикнула, оправившись от испуга.

— Неужели учтивые манеры в Холодном Рву умерли вместе с моим лордом-отцом? — холодно молвила девушка — нет, не девушка, а взрослая женщина и даже вдова. — Хотела бы я знать, как мог сир Дункан так ошибиться?

Дунк злобно глянул на сира Лукаса.

— Вина целиком моя.

— Так ли? — Вдова оглядела Дунка с головы до ног, задержав взгляд на груди. — Дерево и летящая звезда. Этот герб я вижу впервые. — Она провела двумя пальцами по ветке вяза на камзоле у Дунка. — И он не вышит, а нарисован. Я слышала, что так раскрашивают шелка в Дорне, но вы слишком велики для дорнийца.

— Не все дорнийцы маленькие, миледи. — Дунк чувствовал ее пальцы сквозь шелк. На руке у нее тоже веснушки — и по всему телу, наверное. У Дунка внезапно стало сухо во рту. — Я провел в Дорне год.

— Там все дубы такие высокие? — спросила она, не отнимая пальцев от ткани.