Сурен Цормудян - Второго шанса не будет

— Какая операция? Какие врачи? Какая машина? Илья оглянись! — воскликнул Васнецов. — Ничего больше нет!

— А я тебе, о чем толкую, тормоз!

— Да не понимает он тебя, — засмеялся Вячеслав. — По-морлочьи ему объясни.

— Заткнись Славик, — рявкнул Николай.

— Я понимаю твою проблему, блаженный, — Крест покачал головой. — Эта проблема не в местном режиме или личности Старшины. Просто нас встретили как врагов. Просто нас по камерам рассовали, и мозги компостировали на допросах. Вот в чем проблема. Ты уязвлен. Ты мнишь себя мессией и спасителям человечества. И тебе вдруг не оказали должных почестей. Ай-ай-ай. Сволочи какие. А если бы тебя как своего, а еще лучше, как героя полубога приняли, то тебе, наверное, и плевать было бы кто и как здесь правит. Вот из таких как ты и возникают самые страшные тираны.

— Это не так! И, между прочим, я себя мессией не считаю! Это ты сам меня так назвал! Забыл?!

— Назвал! И ты это принял! А теперь я говорю, что ты идиот! Так прими теперь и это!

— Да вы все просто боитесь! Боитесь этого Старшину! Варяг! Варяг, а ты что молчишь?!

Яхонтов устало посмотрел на Николая.

— Отвянь, — буркнул он. — Я думаю о самолете. Мне плевать.

— О самолете? Ну, так подумай, что без топлива он не полетит! Надо было идти к Гау! Моя интуиция…

— Чушь, — перебил его Людоед.

В помещение вошла пожилая женщина. Следом знакомая уже миловидная Лена. Та, что разбудила в карцере карантина Николая.

— Ребята, — улыбнувшись, произнесла она. — Сейчас Анна ваши вещи в сушку отправит. Пойдемте пока в нашу столовую. Я вас чаем угощу.

— Это все обман, что он был самым добрым царем. Это все не правда. Он правил огнем и мечом. — Пробормотал Старшина слова из старой песни, вертя в руках предохранитель от ядерного заряда Людоеда. — Что думаешь об этом парне?

— Он идеологически вреден и просто опасен. — Ответил комиссар.

— Ну, будет тебе, Андреич. Мы же тут не на заседании политсовета. Говори как есть.

— Как есть? Юнец просто не в теме. Однако впечатлителен. Посему говорят в нем лишь его эмоции от первых впечатлений. А первые впечатления не из приятных.

— Ежов? — старшина взглянул на комиссара.

— Ежов. — Комиссар кивнул. — И кстати, парень этот, эгоцентричен весьма. В некоторой степени, считает свое мнение эталонным.

— Раз он такой умный, я бы с удовольствием поменялся с ним местами. — Старшина ухмыльнулся.

— Во-первых, Старшой, тебя народ никуда не отпустит. Он просто не поймет твоего ухода. Во-вторых. Если этот пацан займет твое место, то тогда будет истинная тирания. Тирания деградации и упадка. Мы все потеряем. Народ расшатается.

— Народ… Народ не отпустит. И я тиран? Слуга народа и раб обстоятельств… Скажи мне, Андреич. Ты же профессиональный аналитик ФСБ. Психолог. Что на самом деле думает народ?

— Он думает, что за него думаешь ты.

— Тавтология какая-то.

— Но этот так. Они верят в будущее. У них есть четкий образ врага. У них есть цели и задачи. Они не ноют о том, как все вокруг скверно. Как весь мир медным тазом накрылся. К суровым условиям привыкли, но в будущее с твоей подачи верят. В этом году уровень рождаемости превысил смертность. Это не просто показатель их веры. Это просто чудо в данных условиях. — Комиссар пристально посмотрел на Старшину. — А ты сам веришь? Или какой-то сопляк посеял в твоем сердце сомнения? Мне что-то твой настрой не нравится.

— Да я шутил, — поморщился Старшина. — Я хоть и устал очень, ни за что не дам какому-то глупцу уничтожить то, что мы смогли построить и отстоять с таким трудом и такой кровью. Это гнусно. Так ведь уже бывало. Этот парень считает, что Титос лучше? Так пусть идет. Сделай так чтоб он ушел к Гау.

— Думаю, это будет не сложно. А его друзья?

— Они нам пока нужны тут. Да и миссия их должна быть доведена до удачного конца. ХАРП серьезная угроза. Я ведь подозревал давным-давно. Еще в самом начале. Их надо уберечь. Хотя этот Крест весьма своенравный. Но мне кажется, что он понимает мои мотивы и суровые реалии нашей жизни и выживания. Человек взрослый. Судьбой испытанный. Да и другие. В облаках не витают уже. Розовых очков не носят. А парень этот, явно никогда никаких ответственных решений не принимавший и всю жизнь ведомым был. Заботой окружен. Он только за время их пути начал взрослеть и то ему далеко до взросления. Толку от него никакого. Однако сейчас меня другой вопрос заботит. Провидение послало нам исторический шанс избавиться от Гау. — Он демонстративно приподнял предохранитель. — Что скажешь?

— Я согласен с тем, что это шанс. Другого и не представиться.

— И что дальше?

— Я уже начал подготавливать почву. Утечку информации надо организовать. Титос должен знать. Мы взорвем весь его сброд. Мы сметем их ядерным ударом. Одна бомба. Один взрыв. Одна десятая часа. И все. Нет их.

— Даже мысли допускать не хочется о применении этого оружия на территории моей страны. И уж тем более в краях, которые избежали ядерных ударов.

— Ну, это же блеф.

— Чтобы блеф удался, надо самому в него поверить.

— А ты поверь, Старшой. Подумай о том, что рождаемость превысила смертность потому — что мы два года уже не ведем активных действий. Только мелкие стычки.

— Да. Но под угрозой ядерного удара они все ринуться на нас. Потери в обороне меньше чем у атакующих. Но они будут у нас. И будут огромны. Стоит ли оно того. Да и выстоим ли вообще, когда они все, в надежде быть ближе к нам во избежание взрыва, возьмутся за оружие и бросят на нас всю технику?

— У нас уже произведено огромное количество взрывчатки. А они пойдут наикратчайшим путем из-за угрозы применения бомбы. А наикротчайший путь, как известно — прямая. Они бросятся напрямик через реку. Там, в восьми километрах дамба. Мы взорвем ее и, их слижет с реки.

— А там, за дамбой самолет. Что с ним будет?

— До него более двух десятков километров. Лед по моим расчетам разрушиться помимо дамбы еще на пару километров в сторону самолета. Он в безопасности.

— Но уровень воды подо льдом спадет.

— Его толщина позволит выдержать и стоящий самолет, и даже взлет его.

— Допустим. Как организовать утечку, чтоб она была убедительна? Одного юнца ушедшего к Гау будет недостаточно.

— Конечно, — кивнул комиссар. — Есть еще один человек. Человек известный. И не только у нас. Его знают и по ту сторону. Наслышаны о нем. Нам им придется пожертвовать. Но, вообще, нам, так или иначе, с ним придется что-то делать. Среди людей давно уже роптания идут о его методах и перегибах. А таких ассоциаций с твоим правлением нам ведь не нужно. Он конечно полезен на своем месте. Да и имеющее место его скотство бывает полезно. Но он свой ресурс выработал. Он уже знает о бомбе. И он знает, что над ним нависает дамоклов меч нашего гуманного правосудия.