Андрей Круз - Ветер над островами

– Что смотрел? – спросила она меня.

– Да так… – покачал я головой. – Где я?

Действительно, причем тут наряд? А все остальное это? Джунгли, скалы, гиены, балканский язык и старый «винчестер», который при этом новеньким выглядит, как с завода? Разбитый обоз, колея, где следы только от тележных колес и конских копыт, и ни одного автомобильного протектора? Так где я все же?

– А ты кто есть? – ответила она вопросом на вопрос.

А кто я? Кто? А я теперь и сам не знаю. Нет, знаю, но почему-то чувство такое, что скажи я ей «из Москвы» – она и будет так дальше смотреть, нахмурив брови и явно не понимая, о чем речь идет. А о чем она на самом деле идет, речь эта самая?

– Человек прохожий. – усмехнулся я своему собственному ответу. – Тебе не враг. В беду попал.

– За беда видно. – кивнула она. – Кровь на тебе. Голова.

– Знаю. Она снова удивленно посмотрела на меня, затем переспросила:

– Ведаешь?

– Ведаю. – снова подделавшись под собеседницу, ответил я.

Между тем продырявленная гиена поползла к выходу из прохода, медленно, явно подыхая, оставляя за собой кровавый след. Судя по отдаче, калибру и форме пули, достаться ей должно было сильно. Тут орудие серьезное, одним ударом и шоком от него убить может. Сколько пуля весит? Грамм двадцать, или больше? Наверняка больше.

Я выдернул патрон из «бандольеро», осмотрел уже внимательно. Для ревльверного длинный, при этом калибр этак сорок четвертый или сорок пятый, не меньше, если на глазок, маркировка на донце непонятная, буква «Р» – и все. Гильза в длину сантиметра три с чем-то, прикидочно, при этом снаряжен патрон не дымарем, от стрельбы лишь легкое синеватое облачко в воздухе повисло. Так себе порох, если честно, если для бездымного, грязноватый, но и не дымарь. Да и по запаху их не спутаешь. А вообще патрон серьезный, кувалда прямо, только для дальней дистанции я бы такой пользовать не стал, предпочел бы винтовочный.

Застегнуть на себе надо подвесную эту… вон как она на совесть сделана. Старые портупеи напоминает, кстати, тоже кожа, только рыжая, на латунных колечках и пряжках. На плечах ремни широки, дальше – уже, сзади буквой «Y» расходятся на плечах. Подсумки тоже из толстой кожи, крепкой и надежной, с быстрыми клапанами, как на армейской пистолетной кобуре, на углы приклепаны уголки, как на старинных чемоданах, чтобы не протирались. На века сделано, солидно.

Снаружи донеслось рычание, причем не одной глотки, а вместе с ним – жалобный скулеж, перешедший в отчаянный визг и оборвавшийся. А затем разом, как взрыв бомбы, визг, лай, хрип, возня, хруст костей и треск раздираемой плоти. Прямо здесь, у прохода меж камней.

– Чуешь? – громким шепотом спросила девчонка. – Стая зажрала. Уйдут теперь, за мы ждать не будут.

– Хорошо бы, – кивнул я, втыкая патрон в окошко ресивера.

Впрочем, теперь, с винтовкой в руках и в укрытии, я чувствовал себя не в пример уверенней, чем на дороге с пустыми руками, да прямо перед стаей. Да еще среди кучи трупов. Трупов… девчонка-то откуда? Из колонны разбитой?

– На дороге…, – сказал я, показав рукой в ту сторону и стараясь говорить медленно: – … там ваши? Ты с ними была?

– С они, – вздохнула она. – Убили все, никто не остался.

– Кто убил? Она пристально посмотрела на меня, как на слабоумного, затем сказала:

– Негры убили. Кто тут убить может? Засада была. Обоз с товар шел, негры ждали. У иных ружья были, остальные рубили.

– Тут что, Африка? – спросил я, услышав о неграх и вспомнив о гиенах.

– Что? – явно не поняла она меня. – За что ты?

– Ну, где я сейчас? – растерянно огляделся я.

– Не ведаешь? – удивилась она. – А как ты здесь?

– Не помню, – соврал я, решив не блистать рассказами про «яркий свет в машине», не прокатят они тут. – Издалека я, а как сюда попал – не помню.

– На голове ранен, – кивнула она уверенно. – Мозги помялись.

– Ну да, типа того, – обрадовался я, убедившись, что скользкую тему мы обошли.

А мозги у меня и вправду «помялись», даже погнулись. Здорово мне по голове приложило, болит, зараза.

– Бога веруешь? – вдруг строго спросила девчонка.

– Верую. – уверенно кивнул я, хоть сам в этом сомневался глубоко.

– И крест есть?

– Был. – снова очень уверено ответил я, потому что крестильный мой, на шнурочке, дома лежал, в столе, в маленькой коробке. – Но не знаю, где теперь. Тут тоже не вру. Мне бы знать, где я сам теперь, не то, что крест.

– Потерял или краден, – все так же уверенно ответила девчонка, кивнув своей мысли, а затем добавила. – Одетый странно. Ботинки какие богатые, и шерсть хороша в свитере. Чудно, что не взяли.

– Чудно. – кивнул я. – Но мог и просто потерять – не помню я.

– Говоришь странно. – добавила девчонка.

– Себя бы послушала. – ответил я, а затем спросил: – А там, в пещере, накрытый кто?

Она как то вздрогнула, словно вспомнив, затем лицо ее скривилось некрасиво, словно вот-вот заплачет. Но не заплакала, закусила губу, удержалась. Затем ответила:

– Отец там. Убили его.

Прозвучало глухо. Даже как-то равнодушно. Так бы и подумал, если бы ее лица не видел. Сильный ребенок, уважение вызывает.

– Его ружье? – спросил я, приподняв «винчестер».

– За его. – кивнула она. – Пусть тебе будет. За меня оно сильное, мне револьвер хватит.

Она показала мне свое оружие. Я присмотрелся, затем попросил в руки. Чиниться она не стала, протянула ствол мне. Покрутив ствол в руках, заключил, что даже гадать не надо, откуда ноги растут у конструкции – это классический британский «Уэбли» с переломной рамой. Даже не «уэбли», а «энфилд». Тот же граненый ствол, выполненный с передней частью рамы заодно, только короткий, сантиметров восемь в длину.

Не спрашивая разрешения, открыл стопор, выкинул гильзы и патроны из барабана, присмотрелся. Калибр не меньше десяти миллиметров, это точно, но гильзы довольно короткие, под небольшую навеску пороха. Да это и по барабану видно, длинный патрон в него не влезет. С пробиваемостью слабо, а вот с останавливающими способностями все в порядке должно быть. Пуля-то вон какая, спереди с выемкой и тяжеленная.

Зато видно, что игрушка дорогая. Металл прекрасный, рукоятка, кстати, довольно современной формы, костью отделана, по металлу инкрустация. И надпись: «За Вера, моя дочь, на четырнадцать лет. Папа».

– Ты Вера? – спросил я.

– Вера. – кивнула девчонка, протягивая руку за оружием. – А ты?

– Алексей. – ответил я, отдавая револьвер.

– За кого крешен? – уточнила она. Ну, ты скажи… Это здесь принципиально? А «здесь» – это где?

– Уже не помню, – отмазался я от неудобного вопроса и сам перехватил инициативу: – А где я все же?

– На Берег Змеи, сто километров от Нова Фактория, – ответила она, уже не удивляясь, и попутно ловко вставляя в барабан два патрона. – За товар с обоз ходили, а на обратен путь напали.