Софья Ролдугина - Жертвы обстоятельств

Дэриэлл вдруг остановился так резко, что я, сделавшая по инерции пару шагов, чуть не вывихнула себе кисть — мы все еще держались за руки.

— Что произошло? — грудь сжало нехорошее предчувствие. Дэйр побледнел, как привидение.

— С моим князем что-то случилось.

Больше мне объяснений не понадобилось.

До «арены» оставалось всего несколько сотен метров по выстывшим коридорам башни. Нити я увидела почти сразу — и дернула за них, пытаясь срезать путь равейновскими методами. И поэтому у дверей зала оказалась на несколько секунд раньше Дэриэлла, бежавшего быстро и бесшумно, как шакаи-ар.

А там, в зале, было темно от черного тумана, пронизанного серебристыми сполохами и синими молниями. И воздух дышал такой тоской, что я, не раздумывая, шагнула через порог прежде, чем Дэйр ухватил меня за плечо. Золотистые когти сомкнулись на пустоте, а я… я упала в дикое смешение энергий.

…это было непохоже на погружение в крылья. Вместо бури противоречивых эмоций и ощущений — зияющее ничто, провал в ткани мира. Вместо свежести горного ветра — пекло.

И жуткое, сводящее с ума чувство неправильности.

Я скорее почуяла, чем догадалась, что тоска принадлежит Акери, который тоже был рядом, где-то в этом черном тумане. А пустота… пустота — это…

— Ксиль!

Не крик — шепот.

И — слезы, закипевшие в уголках глаз.

— Ксилле ! — выдохнул Дэйр совсем близко от меня — и его голос словно бритвой по нервам резанул.

Я чувствовала, что секунды уходят, словно песок пересыпается в невидимых часах. И если песчинок наверху останется слишком мало…

Пустота .

Она была неправильной, отвратительно неправильной. Ее нужно было чем-то… заполнить?

Идея созрела мгновенно.

Свет — яд для шакаи-ар. Тьма — тоже. Остается только заполнить пустоту… мной?

И я пустила по нитям, по узору внутри этой комнаты — себя.

Как будто кровь вновь побежала по опустевшим венам. Все мои комплексы и терзания, и смущение, и тревога, и любовь, любовь, любовь невозможная, смешанная со страхом потери и предвкушением чего-то нового, жаркого, волшебного… Черный туман впитывал эту гремучую смесь, как песок — воду, но оставался жадным и сухим.

Мало .

Кажется, это была чья-то мысль — то ли моя, то ли Дэйра, а, может, и Акери, который излучал почти физически ощутимую муку… Но в следующую секунду Дэриэлл резко развернул меня, склонился… и укусил за нижнюю губу. До крови.

— М-м-м!

Думаю, такого винегрета из удивления на грани шока, удовольствия и стыда эти стены еще не видели.

Я дернулась назад, инстинктивно пытаясь избежать боли, потом подалась вперед, впиваясь ногтями в плечи Дэриэлла, потом возмущенно вцепилась ему в волосы, и стукнула кулачком по спине, и раскрыла губы, позволяя Дэйру уже не кусать, а ласкать, извиняясь, выпивая дыхание, и…

Туман полыхнул невероятной, искрящейся белизной и сжался в одну точку.

Дэйр жадно потянулся за соскользнувшей по подбородку капелькой крови, лизнул в губы, обжигая жаром — и отстранился, медленно, с трудом, словно на одной силе воли.

— Прости, — прошептал он хрипло. Глаза у него были совершенно безумные и черные. — Я не рассчитал. Не привык к таким… клыкам. И прокусил случайно.

Я моргнула раз, другой — и зашлась в истерическом смехе.

«Не рассчитал»! Соблазнитель великий! Бездна, ну нельзя же так…

— Не важно, — приступ неуместного веселья прекратился так же внезапно, как начался. — Ксиль?

— Я в порядке, — несколько пришибленно ответили у меня из-за спины. Я охнула и развернулась.

Ксиль сидел на потрескавшемся полу арены, поджав под себя ноги, и смотрел на свои руки с таким искренним изумлением, будто видел их в первый раз. На мгновение мне показалось, что в волосах у него мелькнула седая прядь, и по спине прокатилась волна мурашек… Но это оказался всего лишь блик света.

— Я в порядке, — произнес Максимилиан уже тверже, сжимая пальцы в кулак и поднимая на меня глаза — синие-синие, как глубокое море, и такие же безмятежные. — Просто мы с Акери немного не рассчитали. Я думал, что у меня больше энергии, а запас в регенах оказался исчерпан.

— А Акери-то куда смотрел? — неожиданно холодно поинтересовался Дэйр, и я невольно втянула голову в плечи, заслышав знакомые интонации. Так целитель выговаривал иногда безнадежно легкомысленным пациентам, пропускающим сеансы лечения, руководствуясь девизом «Авось обойдется». — Или власть над «всем миром» застила кое-кому взор?

Я проследила за направлением его взгляда — и поперхнулась собственной гневной тирадой. Акери застыл, словно статуя — неподвижный, вымерзший изнутри, измученный. Его белые волосы казались не серебряными, а седыми.

— Ну, зачем же так все усложнять, — Ксиль встряхнул головой, словно пытаясь прийти в себя, и улыбнулся.

Эта улыбка, как лучик солнца, коснулась Акери — и он словно чуточку согрелся, оттаял. На его лице отразились хоть какие-то чувства, кроме боли и тоски — облегчение, надежда.

— Не усложнять… — Дэриэлл дернул себя за косу нервным жестом. — Все-то у тебя просто. Немного не рассчитал. Немного чуть не умер…

— Да ладно вам, — махнул рукой Ксиль с истинно шакарской беспечностью. — Не мог же я умереть так глупо. Да и закончилось все хорошо. А Найта, — его взгляд наполнился иронией, — даже научилась чему-то новому.

Я машинально облизнула пульсирующую слабой, горячей болью губу и залилась краской.

И ведь даже не поспоришь… Действительно — закончилось все хорошо…

И кое-чему я научилась.

А именно: с молодыми шакаи-ар лучше не целоваться. Чревато травмами.

После того случая, как Максимилиан не рассчитал силы и чуть было не разлетелся по всей Академии облачками черно-синего тумана, Акери решил уменьшить интенсивность тренировок. «Перестал гнать коней», — как выразился Дэриэлл.

Ксиль долго шипел на нас всех, яростно доказывая, что он вообще-то князь и сам может определить, какие нагрузки допустимы, а какие нет, но на прямой приказ старейшины возразить ему было нечего. Я благоразумно помалкивала, чтобы не попасть под горячую — почти в буквальном смысле — руку. Но мысленно была всецело на стороне Акери.

Если уж у Максимилиана даже попытка частично перейти в другую форму потерпела фиаско, то ему и впрямь надо было оставлять больше времени на то, что Дэриэлл деликатно назвал «подзарядкой».

Сам целитель, к слову, теперь каждую ночь где-то пропадал. Когда он возвращался в два-три часа пополуночи, взгляд его был задумчив, а губ то и дело касалась мечтательная улыбка. Честно говоря, меня это заставляло испытывать не очень приятное чувство, которому я боялась подбирать название. Что-то было в этом непристойное, порочное, диссонирующее .