Софья Ролдугина - Жертвы обстоятельств

Томик «Токсикологии» был полегче. Это решило дело в его пользу.

Начало я уже читала, еще дома, в свободное время. Тогда фразы из пролога показались мне банальными, но эта бесконечная ночь и тревога за Дэйра наполнили их новым смыслом.

«Любой яд может стать и лекарством… Важно намерение».

Акери, безусловно, был ядом. Не тайным и подлым, но совершенно открыто заявляющим о своей опасности яркой маркировкой на этикетке. У меня он ассоциировался с беленой. Даже непродолжительный контакт с ней отравлял. Те, кто собирал листья белены, обычно надевали перчатки и очки, чтобы яд не попал на кожу и на слизистую оболочку. Отравившихся мучило нервное возбуждение и сильные головные боли…

Но лекарство из тех же листьев белены являлось сильнейшим болеутоляющим.

«…Важно намерение…»

Что движет старейшиной? Я терялась в догадках.

Путь Дэриэлла как целителя начался именно от порога Акери. Тогда, в мучениях тела и души, в Силле что-то сломалось — и рука судьбы сложила из осколков затейливую мозаику. Намеренно или нет, но Акери подарил Дэриэллу новую жизнь.

И теперь — какая ирония! — только белоснежный, холодный и равнодушный старейшина мог вернуть ему утерянный дар.

Может, Акери просто хотел заслужить расположение Ксиля, кто знает. Что творилось в головах у шакаи-ар, понимали только сами шакаи-ар. Но, оглядываясь назад, на весь свой скудный опыт, я с удивлением понимала, что редкий поступок эгоистичных, ненормально жестоких кланников можно было назвать абсолютным злом. Часто ими двигали странные мотивы… Но никогда шакаи-ар не причиняли боль ради боли, просто из желания разрушать.

«Любой токсиколог должен быть готов к тому, что рано или поздно в его руках окажется чужая жизнь…»

А любой шакаи-ар с рождения знал, что будет убивать. Просто потому, что такова природа кланника. Кровавое безумие, регены и голод — вехи на пути идеального хищника. Слащавые ханжи могут изрекать осуждающие сентенции, говоря, что будто бы выбор есть всегда. Но среди шакаи-ар убийство или причинение боли ради утоления голода не считалось злом, пороком. А древнее шакарской культуры была только аллийская — людям ли осуждать тех, кто пришел раньше них? И стали бы люди, к примеру, отказываться от разработки нефтяных месторождений, если бы те же аллийцы объяснили, что в Пределах подобные действия считаются тяжелым преступлением, потому что нарушают энергетический баланс и причиняют боль земле? Думаю, нет. Люди нашли бы какое-нибудь оправдание, успокаивающее совесть, а то и вовсе не обратили бы на это заявление ни малейшего внимания.

Так имеет ли человечество право осуждать шакарскую жестокость?

Я не знала ответа на этот вопрос.

Кланники убивали легко и никогда не сожалели о содеянном. Ксиль, свернувший Найнэ шею прямо в бальном зале, даже бровью не повел. Он не сомневался в том, что поступил верно, ни мгновения. Но я знала, что Ксиль — последний, о ком можно сказать: «Чужая жизнь для него — ничто».

…Шакаи-ар никогда не убивали, если был другой способ решить проблему. За их поступками всегда стояли причины, порой не согласующиеся с человеческой моралью, непостижимые и отвратительные — но все же причины. Голод, месть, защита. Порой случалось, что шакаи-ар убивали и для развлечения. Когда я задумывалась об этом, то меня передергивало, но как судить потомков Древних по меркам Младших?

Глупо считать шакаи-ар злом во плоти. Но пропасть между нашими народами слишком велика, чтобы перекинуть через нее мостик понимания. Можно только стоять на разных ее краях и вглядываться вдаль: что там, на том берегу? Что они хотят сказать нам?

Вглядываться с готовностью принять все, что увидишь, а не со страхом и осуждением.

«Опасны не только и не столько яды. Убить может незнание и даже сомнение… А бездействие для любого целителя — и вовсе преступно».

Вчера, наблюдая за ссорой Ксиля и Дэйра, я спросила Акери, почему он хочет помочь.

Он ответил: «Потому что я могу».

И это было слишком похоже на то, что сказал бы Дэйр, будь он на его месте.

— Он здесь.

Что-то со стуком приземлилось на пол, и я с запозданием осознала, что это книга. Кажется, меня все-таки сморил сон.

— Дэйр?

— Да.

Ксиль не стал дожидаться, пока я протру глаза, и выскользнул из комнаты. За окном было темно. Мельтешил тревожно снег, слепо толкаясь в стекло. Пламя в очаге почти угасло, истощив запасы алхимического состава в угле. Часы на стене показывали половину шестого. Секундная стрелка дергано двигалась от деления к делению, словно застревая на каждом шаге.

— Жди здесь, — коротко крикнул Ксиль из гостиной.

На несколько мгновений я замерла, а потом заполошно бросилась сначала к остывшему чайнику, потом к аптечке. Чуть не разлила на себя воду и вывалила половину пузырьков на ковер, запнулась о складку и опять беспомощно застыла, не в силах двинуться с места.

Приглушенная ругань Ксиля и слабый стон, в котором сложно было узнать голос Дэриэлла, подействовали отрезвляюще. Я быстро покидала пузырьки обратно в аптечку и встала на ноги как раз в тот момент, когда князь вернулся с драгоценной ношей.

Дэйр мешком висел на чужом плече — стоять самостоятельно он явно не мог. Руки у него были замотаны до локтя мягкой тканью, на которой проступали влажные пятна.

— Нэй… — попытался улыбнуться Силле, встретившись со мной взглядом, и, закатив глаза, потерял сознание.

Впервые на моей памяти.

Я нервно сглотнула.

— Откинь одеяло и поправь подушки, уложим нашего страдальца, — сухо приказал князь, едва успевший подхватить Дэйра. — Герой, тоже мне… Сказал, что запретил Акери подниматься наверх, чтобы мы его на радостях не поколотили. Эта жертвенная сволочь когда-нибудь вообще о себе думает? — Ксиль говорил тихо, но от низкого, угрожающе-гортанного голоса у меня самым позорным образом подогнулись колени. Быстро перехватив мой взгляд, князь попытался ободряюще улыбнуться, но вместо этого вышел яростный звериный оскал. — Силле почти в порядке. У него болевой шок, но, кажется, обошлось без фатальных последствий для психики.

— А… руки? — только и смогла выговорить я, осторожно присаживаясь на краешек кровати рядом с неподвижным, в прозелень бледным целителем.

Ксиль медленно выдохнул, прикрыв глаза, и только потом начал распутывать тряпки. Лицо у него было пугающе безразличным.

— Смотри сама.

Одного взгляда на руки Дэйра хватило, чтобы к горлу подкатила тошнота.

Я опрометью кинулась в ванную комнату, натыкаясь на косяки. На целительской практике у Дэриэлла мне попадалось всякое, но одно дело — наблюдать травмы у посторонних, учишься абстрагироваться от увиденного. И совсем другое — когда близкие люди выглядят так… страшно.