Игорь Федорцов - Камень, брошенный богом

— Прошу проследовать за мной. Лестница в небо" подняла на второй этаж. Отведенные апартаменты впечатлили меня не меньше чем первоклассника просмотренный порнофильм. Столовая выдержана в духе егерского приюта. По стенам: расписные деревянные панно на тему удачливой охоты, охотничьи причиндалы — тяжелые рогатины, походные фляги, сигнальные рожки. Естественно не обошлось без голов зверюшек, убиенных дурной рукой человека. На полу широчайший ассортимент шкур: медвежьи, волчьи, пара лисьих и кого-то пятнисто-полосатого, похожего на американский флаг. Мебель нарочито грубовата. Под провинцию. Ореховый шкапчик с хрустальными стеклами, поставец с серебряной посудой, комод с золотыми ручками-ящерками, овальный стол с набором бутылок на кружевной салфетке, кресла, стульчики и еще пропасть всяких деревяг для удобства быта. Не откладывая в долгий ящик, я заглянул и в одну из спален. Под балдахином из шелков кровать размером с теннисный корт, по обок выводок пуфиков и банкеток, зеркал — что в путной парикмахерской! и, конечно же, всюду, по полкам и сундукам, масса радующих глаз безделиц из кости и серебра. Не спальня, а прибежище порока!

Одобрительно присвистнув, я отправился обследовать купальню. В царстве чистоты и гигиены благоухание мыл и масляных втираний, дивизиями стоявших по этажеркам. На деревянных гвоздях квадратные километры полотенец: льняных, батистовых, шерстяных, хлопковых и прочего текстиля. Но примечательней всего примостившийся под двумя пивными кранами здоровенный ушатище. Что б мне лопнуть без малого целый дельфинарий! Я на три раза обошел помывочную емкость. Погладил дубовый, начищенный кирпичом, бархатистый бок. Заглянув внутрь, провел пальцем. Лепота!!! Даже не верится! Ни тараканов, ни грязи, ни артефактов, ни памятных надписей от прошлых постояльцев! Ну, хоть бы что! В поисках изъяна, до чего сволочная натура не хорошо когда хорошо, не поленился и опробовал сервис. Горячая и холодная вода наличествовала, весело утекая в зарешеченное отверстие слива. Закрыв краны, постоял с умной рожей и, насвистывая, вернулся в столовую. Маленькая неудача заставила почувствовать себя не просто человеком с большой буквы, а белой костью человечества.

Подали продовольственный заказ. Как и просили, без излишеств, но и без монашеской скудности. Не заставив ждать, я плюхнулся в кресло, и пока Бона распоряжалась слуге насчет завтра (хваленая женская предусмотрительность) налил себе вина и с превеликим удовольствием выпил. Затем сеньора изволили переменить дорожное платье на домашнее. Я, не упустив случая, выпил снова. Далее она мыла руки, лицо и наводила марафет — тут сам бог велел, приложится к чарке. Когда Бона, наконец, присела к столу в бутылке едва плескалось. Оставлять не выпитым то, что надлежит выпить, грех страшнее первородного и, выцедив остатки в бокал, я разразился напутственным словом.

— За присутствующих здесь прекрасных сеньор!

Бона отказалась поддержать мой душевный порыв, может потому, что ей налить я попросту забыл.

Трапезовали в молчание. Отсутствие диалога ничуть не тяготило. Я весело уплетал овощи и мясо, запивая еду доброй мадерой. Готовка отличная! В меру острая, что бы возбуждать жажду, в меру постная, что бы не вспоминать о соленых огурчиках и водочке, разумно порционная, что бы не обожраться до заворота кишок. На выпивку то же не погрешу — шла как родная, ложилась ровно.

Поев поцыкал застрявшую в зубах жилку телятины и откинувшись на спинку стула, следил, как ест Бона. Аристократический ритуал у сеньоры затянулся. Она ела, и пила будто исследовала каждый кусочек, каждый глоток на ДНК-совместимость со своим организмом. Не выдержав моего праздного лупления глаз, Бона отложила нож и вилку.

— Ты ел как мужлан! — укорила она меня.

— Все свои! — отмахнулся я и взял со стола бутылку.

В полупрозрачном батисте, с выбившейся из прически прядкой, плавными жестами обнаженных по локти рук и осуждающим взглядом исподлобья она доставала меня до самых печенок. Хотя… Вполне возможно давал о себе знать цирроз, начавшийся от злоупотребления спиртным.

— Деревенщина, — возмутилась Бона моим не аристократическим поведением.

— Есть немного, — польстил я согласием даме моего сердца.

Но Боне мои речи, что блохастой собаке оркестровая музыка.

— Куда ты дел свой медальон с рубином? — спросила она, указывая вилкой мне на грудь, где означенной вещице полагалось быть.

Незабвенный Гамлет разглагольствовал с черепом в руке, а я, сжимая бокал с вином.

— Не всякий раз предугадаешь, — рассматриваю мадеру на свет, — где обретешь, где потеряешь!

Сцена окончена! Занавес! Пью до дна!

— Ты промотал подарок императора, — обвинили меня в растрате имущества. — Сумасшедший!

Что ответить? Ничего!..И потянулся бутылкой.

— Оставь! — рассердилась не на шутку Бона, убрав посудину из-под моей руки. Один из псов, свернувшихся у двери, поднял голову и зарычал. — С тобой невозможно разговаривать, мерзкий пьяница! Отправляйся спать! Немедленно! — и предупредила, — Душегуб, Людоед! — псы послушно отозвались, сделав стойку. — Стеречь!

— Как скажешь! — наклоняясь над столом, я как можно двусмысленней сказал. — Думал, мы успеем написать епископу.

По морде не получил не понятно почему. Занесенная рука остановилась на замахе.

— Убирайся прочь! — её презрению не было границ.

— Какую спальню укажешь? — я залез в вазу с фруктами и выудил огромный краснобокий персик. — Предпочитаю твою.

— Убирайся! — не желала слушать моих намеков Бона.

Пришлось удалиться. Закрыв за собой дверь личных покоев, нырнул на кровать. Лебяжье ложе по-матерински нежно приняло в просторные объятья мое неизбалованное сибаритством тело. Не сказано хорошо! Должно быть, так чувствуют себя ангелы, блаженствуя на белоснежных облаках, млея под лучами солнца и обмахиваясь для прохлады собственными крыльями. Я горько вздохнул. Ангелом дозволенно многое. Нам же убогим разве только повалятся на чистых простынях в сапогах и с неумытыми физиономиями.

Расстегнул пояс с мечом и кинул на комод, разметав строй шкатулочек и пудрениц. Повернувшись на живот, прополз по-пластунски и боднул головой в подушку.

— Спокойной ночи, малыши! — пожелал я и, выплюнув персиковую косточку за изголовье, отер губы о наволочку. Спать я не собирался. После мадеры и фруктов, хотелось легкомысленной радости амурных похождений.

Належавшись вдоль и поперек, встал. Хмель немного выветрился и не мешал к проведению вылазки. Прокравшись к двери с осторожностью диснеевского кота Томаса, прислушался. Тишина. Приоткрыл дверь и посмотрел в щель. Псы насторожились, их чуткие уши завертелись локаторами. В столовой ни кого, пусто. Судя по звуку льющейся воды "моя любовь" изволила принимать ванну. Одна… Розовая и скользкая! Я внимательно пригляделся к четвероногим стражам. Хорошо ли вышколены собаки?