Алена Даркина - Растущая луна: зверь во мне

— Что именно? — задыхаясь от щекотки, уточнила девушка.

— Развлекать меня разговорами, конечно. Давай, расскажи мне что-нибудь, — Халвард притянул ее к себе, поцеловал шею, скользнул губами к плечу.

— Вчера к нам приходил старейшина, представляешь? — лепетала Нальмес сквозь смех. — Старый пень, а туда же, — смех перешел в стон. — Не завидую Эрте. Она такая красивая, и заслуживает большего, — теперь она задыхалась, но говорила.

За это он ее и любил — она не замолчит ни на мгновение…

— …Ты полагаешь, мы такие дураки, Дафан? — только Лаедан и Цовев сохраняли спокойствие. Да и Баал-Ханан вел себя как-то слишком умиротворенно, будто не с его шеи стекала струйка крови. — Воробей рассказал нам о своих подозрениях, но доказательств у нас не было. Теперь они есть. Мы тщательно подготовились к этой встрече. Надеюсь, ты заметил среди нас Каскавелу. Тебе не интересно узнать, где сейчас его эйм?

Дафан судорожно сглотнул, неверяще глядя на Крыса.

— Твоя жена, кажется, беременна, Еж? — спросил Цовев.

— Не смейте ее трогать, — процедил Дафан.

— Не тронем, — заверил Лаедан, — если ты отпустишь Баал-Ханана и отдашь себя на наш суд. Я обещаю, что мы позаботимся о твоей вдове. Твой сын никогда не узнает, почему ты погиб, на нем не будет пятна сына предателя. Если же ты не согласишься, ты убьешь многих, но вряд ли выберешься сам. Уренчи умрет раньше, чем любой из нас. Это я тебе обещаю.

Раз — мешком оседает на пол Воробей с перерезанным горлом. Уренчи на кухне, она готовит обед. Два — он прыгает на стол и достает Лаедана. Каскавела выползает из-под стола и приближается к ногам женщины. Три — еще один прыжок, и он в шаге от Киттима. Очень близко, но его защищает Цовев. Зачем ты здесь, брат? Каскавела разевает мерзкую пасть, прицеливаясь. С Цовевом сложнее, он умеет драться, он не старик. Четыре — он убит, ударом в сердце, от которого мог бы защититься разве что баканец. Пять — удар в Киттима, в голову, сердце, куда угодно… Он тоже мертв. Но за миг до этого зубы каскавелы впиваются в тонкую белую щиколотку. И Рена падает, бьется в конвульсиях, а затем замирает. А потом удар в спину. У него не будет сына. Ни от Рены, ни от другой женщины. Никогда.

И даже если сразу броситься к Киттиму, шансов нет. Его не случайно оставили так далеко, его прикрывает Цовев и Лаедан. И нож в спину он получит гораздо раньше — Крыс хорошо швыряет кинжалы, только поэтому он хотел убрать его первым…

Он швыряет Воробья на пол и встает у стены один, выставив идану перед собой.

— Будь по-вашему, — выдавил из себя. — Со мной делайте что хотите, Рену не трогайте. Но прежде чем… Я хочу, чтобы вы знали. Все знали. Я не хотел убивать Корсака. Эль-Элион видит, я не хотел. Это вышло случайно.

— Теперь это не имеет значения, — резко возразил Лаедан. Цовев заботливо усаживает Баал-Ханана на стул, прикладывает салфетку к ране на шее. — Положи оружие, Дафан.

— Я положу, — согласился он. — Но сначала хочу сказать. Не тебе — вон Цовеву, Тахашу. Ифреаму. Ты спрашивал, Беркут, зачем я это сделал. Хотел знать. Так я скажу вам. Я сделал это, потому что не могу больше смотреть, как манипулируют эйманами, — он говорил горячо, быстро, с надрывом. — Вы рискуете жизнью. Ради кого? Вы знаете, что будет, если убить Охотника? Они вон знают. И наверняка как-то себя защитили. Втайне друг от друга. Они выживут, а сколько эйманов погибнет? — он шагнул ближе к столу, все вновь колыхнулись: Юнко прикрыл Воробья, Лаедан отступил. Только Крот не шелохнулся. Он побагровел, глаза изучали стену за спиной Ежа. — Тахаш, — позвал Дафан. — Ты не хочешь смотреть на предателя из твоего Дома? — Крот будто не слышал. — Я знаю, ты хороший человек, Тахаш, — продолжил Еж. — Ты сидел в Ритуальном круге, когда убили Фарея Охотника. Когда погиб мой отец. Ведь он был главой Дома двадцать лет назад. Расскажи, как это случилось, — Крот сидел так же недвижимо. — Ладно, не рассказывай, — согласился Дафан. — Но подумай об этом. Подумай о том, ради чего затевался этот заговор. Они не хотят войны? Не смешите меня! Они расчищают себе место, чтобы править. Подумай об этом.

— Хватит, Еж, — прервал его Крыс. — Ты виновен в смерти Корсака. Людей, которые охраняли вас, нанял ты, не так ли? И они убили Елиада. Так?

По лицу Дафана прошла судорога.

— Они не должны были никого убивать, — прохрипел он, идана безвольно опустилась к полу. — Они должны были только обыскать дом и забрать записи. Чтобы вы отказались от этой затеи, от заговора… Лид не предупредил, куда идет. Он раздавал столько улыбок… Я не знал, куда он пошел. Если бы знал…

— Ты отдал приказ солдатам посетить вдову. Но они отсутствовали слишком долго, и ты забеспокоился, да?

— Да. И пошел проверить, почему они задерживаются, — Еж опустился на стул, будто ноги его не держали. — Но я опоздал. Это справедливо, — пробормотал он. — Я виновен в его смерти. Я тоже должен умереть. Только моего сына не трогайте.

— Отдай оружие, — повторил Крыс.

— Я отдам. Отдам Тахашу. Я хочу, чтобы он казнил меня, — побелевшими губами прошептал Дафан.

— Нет! — выкрикнул Крот.

Еж всмотрелся в него, но так и не смог поймать взгляд главы своего Дома.

— Рад это слышать, — усмехнулся он. — Может, еще не все потеряно. Ты позаботишься об Уренчи? — на этот раз ответа он не дождался. — Ладно, — сник он. — Это, в конце концов, смешно. Вы обещали при свидетелях, что с ней все будет хорошо. Не ты, так Ифреам позаботится. Да, Беркут?

— Отдай оружие, Дафан, — Крыс шагнул ближе к столу.

— Так хочешь мою идану? — Еж погладил лезвие. Идана украсилась скользящими по ее поверхности рубинами — слишком сильно он сжал лезвие. — Пока я жив, не делюсь ни мечом, ни женщинами, — заявил он и сжал гарду. — Не думал, что придется делать такое.

Дафан недобро взглянул на Крыса. Почуяв неладное, Цовев шагнул к нему, но не успел: Еж быстро вонзил меч себе в живот, распарывая его сверху вниз.

— Так ты женишься на мне? — требовательно поинтересовалась Нальмес.

Халвард глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание. Взгляд его снова стал пустым и тусклым.

— Нет, не женюсь, — произнес он как можно грубее. — Ты хочешь замуж? Можешь выбрать мужа себе по вкусу. Но сначала подготовь замену. Если подготовишь хорошо, я тебя отпущу. И дам приданное в тысячу золотых.

Нальмес притворно фыркнула.

— Нашел чем удивить: деньги, муж. Я хотела, чтобы ты на мне женился.

— Не выйдет ничего, — устало объяснил он. — Ты не представляешь, что тебя ждет. У меня в голове тысячи голосов: дети, старики, молодые парни… Я не могу их заглушить, хотя иногда очень хочется. И когда я возвращаюсь вечером домой, мне не хочется никого видеть. Я не свихнулся только потому, что у меня есть амулет. Но ты — точно свихнешься. Жить в моем доме, ни с кем не общаться, даже не говорить. Жены эйманов тебя не примут. Я в лучшем случае буду молчать целыми днями. В лучшем случае. Более вероятно, что я буду орать, потому что ты будешь меня раздражать. Сомневаюсь, что у тебя будут дети. Как-то не слышал никогда, чтобы от Охотников рожали. Тебе это нужно? Мне — точно нет. Охотники — одиночки. Ни тебе, ни мне этого не изменить.