Алена Даркина - Растущая луна: зверь во мне

— Смогу, — уверенно заявил он. — Храм Света — могущественная сила, способная наделять ею своих подданных. Если ты принесешь обет минервалса, сила твоей магии не будет зависеть от твоих отношений с мужчинами.

"И это станет гарантией моей безопасности, на случай, если я не смогу выполнить обещание. Минервалс, который восстанет против минарса — погибнет".

— Я сделаю, как ты просишь, — заверила отхи. — Но позже, потому что могу потерять силу, если принесу обет. А до того, как я стану минервалсом, ты тоже принесешь мне обет, что я не буду зависеть от тебя, если ты не выполнишь обещание.

"А девица не глупа", — одобрил маг.

— Договорились, — кивнул Загфуран. — Но чем ты можешь помочь мне? Ты можешь убедить ишви начать войну?

— Для этого у меня не хватит сил, — покачала головой Есита. — Надо чтобы и другие отхи хотели этого. Но я могу помочь тебе и здесь. Отхи знают, что происходит в Ногале и рядом с Ногалой. Цветные нити судеб сплетаются в прекрасную ткань, и отхи видят эту ткань и видят нити, которые составляют основу. Отхи могут направить уток иначе, чтобы создать другую ткань. Знаешь, что ткется вокруг Ногалы? — ответ ей не требовался. — Монахиня хочет стать княгиней и станет ею. Лев не хочет стать главой Дома, но станет им. Принц хочет жениться, но боится убить невесту. Они встретятся в Песчаном монастыре, пытаясь изменить судьбу, но удастся это лишь принцу. И это плохо для тебя.

Загфурану казалось, что он слушает пьяный бред: монахиня, лев, принц… Принц!

— Постой-постой. Песчаный монастырь находится недалеко от Ногалы?

— Южнее Ногалы, в пустыне, — подтвердила Есита.

— И туда придет принц, чтобы узнать, как спасти себя и страну, так? И узнает!

— Узнает, — согласилась отхи. — Монахиня читает книгу Сущего, она скажет ему все, хотя и не сразу.

— Подожди, я не знаю никакую монахиню и тем более книгу Сущего. Итак, в Песчаном монастыре принц узнает что-то, что повредит моим планам. А ты можешь это изменить.

— Лев и монахиня — основа. Принц — уток. Я могу направить его иначе, и полотно изменится. Щивеаты помогут мне.

— Вампиры?

— Щивеаты не вампиры, — снисходительно пояснила красавица. — Щивеаты — воины. Их сила в том, что они обладают тем, чем обладает противник. Они стали вампирами, потому что…

— Я понял, — нахмурился Загфуран. — Хорошо, что они не стали магами.

— Магия подвластна только отхи.

— И то на время. Ты говоришь, щивеаты помогут тебе направить принца иначе. Но разве они не подчиняются ишви?

— Щивеаты подчиняются ишви. Если они не становятся обязаны отхи. Эти щивеаты обязаны мне. Я исцелила их, когда они были тяжело ранены.

— Меня устраивает такой договор, — решительно произнес минарс. — Ты направляешь уток в другую сторону, полотно ткется иначе. Я побеждаю. Если я побеждаю — ты получаешь силу магии, большую, чем у отхи.

— Да будет так, — заключила соглашение отхи.

Мага ослепило. Он стоял на залитой солнцем белой лестнице. Голова кружилась, он пошатнулся.

— Можно поддержать вас, господин? — Цалаф наблюдал за ним, но не торопился помочь. Научился, что хватать мага без разрешения не следует.

— Мне лучше, — пробормотал Загфуран, но тут его затошнило. Он несколько раз втянул воздух сквозь стиснутые зубы, а потом попросил. — Дай руку. Не знаю, что со мной происходит.

— Так бывает, когда засыпаешь от тоаха, — охотно пояснил щивеат. Казалось, ему доставляло удовольствие то, что маг столь беспомощен. — Отхи приказала проводить вас в один дом. Там вы примете вина и вам станет легче. Завтра отправитесь в обратный путь.

Минарс не ответил. Сейчас он хотел одного: упасть куда-нибудь, чтобы не тошнило так сильно и не подгибались колени. А на будущее перед встречей с отхи он точно узнает, что такое тоах и как защититься, чтобы не чувствовать себя после вареной лягушкой.

25 ухгустуса, Хаббон

— Как на крыльях долетели! — Корсак довольно потер ладони. — Не зря магов наняли. Честно свое отработали. Вот увидишь, к Обряду вернемся, — он задорно подмигнул.

Карета дребезжала на мостовой, эйманов в ней то и дело бросало из стороны в сторону. Дафан глянул в окно на охранников, которых он нанял в Хаббоне по особой рекомендации. В порту он отдал распоряжения. Чтобы их путешествие хоть немного покрыло расходы на корабль, он приказал закупить немного овечьей шерсти. Если бы узнал о поездке чуть раньше, купил бы зерна в Энгарне. Хорошо хоть расходы поделили пополам с Корсаком. Он бы предпочел остаться дома с женой, а потому не разделял энтузиазма Елиада. Цокот копыт умолк, зато трясти стало сильнее: карета выехала за город.

— Не зарекайся. Радоваться будешь, когда вернемся, — он опустил длинные пушистые ресницы.

Гучин встретил их холодом поздней осени, но другого они и не ожидали. Длинные плащи на меху спасали положение. Собольи шапки не снимали даже в карете, тем более она продувалась порывами ветра. Еще на судне они решили, что сразу отправятся в Щев, по адресу, который подсказал Беркут. За окном проплывал унылый горный пейзаж. Обжитые места, находились вдоль побережья, а также чуть восточнее. В Щеве — небольшом городке в двух шаврах от Хаббона, люди жили за счет торговли да обжига извести. Вокруг города с одной стороны простирались горы с зелеными верхушками, покрытыми дубами и густым кустарником, с другой — меловые пустыни, в которых легко увязнуть, если попадешь туда в дождь.

— А что такой кислый? — поинтересовался Корсак. — Скучаешь без Уренчи? Ничего, если успеем, я тебя в Хаббоне с такой дамой познакомлю, вмиг печали позабудешь.

— Отстань, — вяло отмахнулся Еж.

— Слушай, мало того, что ты на девушку похож, так еще и ведешь себя, как…

— Корсак! — оскалился Дафан.

— Ага, ага, какой горячий! Не знал бы, сколько людей ты за насмешки порубил, обязательно бы подумал…

— Заткнись, — Дафан успокоился также быстро, как вспыхнул.

Елиада хлебом не корми, дай позубоскалить. Ну и пусть его. Эйманов Еж не убивал. Только людей. Но как Корсак угадал, что он скучает по жене? Неужели так легко читаются его мысли?

Уренчи, которую по обычаям эйманов, едва она вошла в его дом, переименовали в Рену, Дафан встретил в одном из приокеанских племен, где женщины были тонкокостные, светловолосые и забитые. Тогда он не объяснил бы, почему обратил внимание на девушку, но теперь понимал, что виной тому были ее влюбленные глаза, следившие за чужеземцем каждый миг. А ведь любовь к мужчинам не из их племени была под запретом. Может быть, эта история закончилась бы ничем, если бы отец Уренчи не собрался поучить дочь за неподобающее, по его мнению, поведение. А девушка возьми и крикни: "Можешь убивать, он все равно сделал меня женщиной". Она солгала, но после такой дерзости ожидала ее только смерть, потому что никто бы не взял в жены Уренчи, а дома она уже стала обузой. В общем, Дафан пожалел девушку. Пришлось ее украсть и забыть дорогу в это селение, потому что ему бы никогда не простили этого поступка. Два года она жила содержанкой в Хаббоне, в доме, который он снял для нее. Пока Уренчи жила в достатке, пока никто не бил и не оскорблял ее, не заставлял тяжело работать, она превратилась в очаровательную женщину, которая уже не вздрагивала, когда любовник делал резкие движения, не стеснялась проявлять свои чувства. Дафан заметил, что, уезжая от нее, тоскует, а возвращаясь, — радуется. Это было веским основанием для женитьбы.