Артем Каменистый - Девятый

– Пусть! Но едва под этот свод унылый Войдет гадать о картах иль о милой Распутник в раззолоченном плаще… На этой строке меня невежливо перебили:

– В этом кабаке подают свежее пиво? – пропитым голосом матерого алкоголика поинтересовался попугай.

– Что?!!

Поступок пернатого оказался столь неожиданным, что я, дернувшись, опрокинулся набок, из-за чего бревно совершило полоборота вокруг своей оси. Зеленого при этом едва не смыло «за борт» – чудом успев взлететь, он с противно-укоризненными криками начал описывать круги над моей головой.

Вернув плавсредство в прежнее положение, замер, ожидая, когда говорящий птиц успокоится. Долго ждать не пришлось – попугай вернулся, устроившись как можно дальше от меня: перестал доверять такому неуклюжему мореходу.

– Зеленый, прости! Давай забудем о моем прегрешении. Согласен? Отвечай. Ну? Скажи хоть что-нибудь! Или у меня опять галлюцинации начались – теперь уже слуховые?! В ответ лишь холодное презрение. Ну ничего – сейчас тебя расшевелю!

Я рассказал попугаю сказку про Колобка. Потом отрывок из пушкинской «Полтавы». Затем дошла очередь до Горация. Про Колобка, судя по заинтересованным посвистываниям, ему понравилось больше всего, но ни слова, гад, в ответ не произнес.

Пришлось перейти к артиллерии посерьезней – я начал петь песни. От попсы до авторских – одну за другой. На «Арии» ошеломленный птиц начал сдаваться – чуть не завалился на пятую точку от культурного шока и, быстро перебирая лапами, бочком прискакал ко мне, заискивающе заглянул в глаза, всем своим видом намекая на продолжение.

– Что, зеленый, – рок уважаешь? Жаль без музыки – ты бы тогда плясать начал. Продолжать? Ну? Хоть что-нибудь ответь!

– Якорь тебе по лбу! Плевок ходячий! Земля по курсу! – хрипло выкрикнул попугай.

На этот раз я совладал с собой – бревно даже не дрогнуло. Зеленый действительно разговаривал, причем я его прекрасно понимал. Но при этом ни одного знакомого слова – едва о них начинаю задумываться, как получаю просто бессмысленный поток звуков. Однако каким-то образом понимаю, о чем речь…

Где-то рядом робко зазвенела рояльная струна – палец великого мага (или, если мир не магический, великого мудреца с таинственным артефактом) коснулся клавиши. Это чужой язык, ничем не похожий на знакомые мне земные (а я в свое время «ин-яз» закончил – немного соображаю). Раз все понимаю (хотя и не без странностей), то какой вывод? Нет, в то, что меня обучил попугай-гипнотизер, я не верил. Эти птицы и на Земле поболтать не дураки – ничего удивительного: жил на корабле, потерялся, летел над морем, устал, увидел бревно, присел передохнуть.

Не в попугае дело. Куда бы ни пропала информационная матрица прежнего хозяина тела, кое-что от нее мне осталось в наследство. Как минимум, знание языка (или языков). Пусть даже частичное. Видимо, в мозгу на этот случай имеется автономный «жесткий диск», сохраняющий информацию после гибели системы: ставь новую операционную систему – и пользуйся.

Интересно: понимать я зеленого понимаю, но сказать что-нибудь на его родном языке не могу. Но уверен – это возможно. Знание языка, похоже, даже на физиологическом уровне оставляет след – мой непрерывный монолог на родном великом и могучем привел к спазмам в языке и одеревенению глотки. Чужой речевой аппарат не был приспособлен к произношению подобных созвучий. А вот попытка воспроизвести то, что говорил попугай, будто бальзам на рану: могу часами такие словечки выдавать без напряжения.

Размышляя на тему лингвистики, я неосторожно расслабился, потеряв бдительность, за что и поплатился. Попугая мое молчание огорчило – взгляд у него стал злобно-раздраженным; издав негодующий крик, он больно клюнул меня в нос, после чего, мастерски избегая расплаты, шустро взлетел.

– Ах ты, петух-недоросток! – выкрикнул я вслед, успев чуток обрызгать негодяя водой.

Зеленый, описав надо мной круг, торжествующе крякнул – и почесал на восток по прямой: наверное, изображает из себя перелетную утку. Я в орнитологии мало понимаю, но почему-то уверен, что попугаи не любят крейсировать над бескрайними морскими просторами. Крылья у них куцые, корма широкая – не асы. Тем удивительнее его поведение: он явно полетел вдаль не просто так.

Опираясь о бревно, приподнялся как можно выше, глядя вслед летучему паршивцу. Так и есть – впереди виднеется что-то похожее на одинокую скалу посреди моря. Не будь зеленого – не заметил бы: мой курс проходит гораздо севернее. Плыть дальше или подкорректировать? Сил уже нет, так охота отдохнуть и погреться. И подкрепиться не мешает. Подкорректировал.

* * *

Островом это назвать язык не поворачивался. Действительно скала – будто хрущевская пятиэтажка в два подъезда из моря поднимается. Вокруг россыпь камней, о которые разбиваются мелкие волны, разгулявшиеся к полудню. Ни кустов, ни травы – лишь пятна лишайников и вездесущие чайки, с криком носящиеся во всех направлениях. И борт огромной деревянной лодки, застрявшей между камнями.

Забраться на нее удалось не сразу – волны, разгулявшиеся на мели, мешали. Пришлось отбуксировать бревно в тихий уголок, уже оттуда лезть на камень, а потом, наконец, на борт.

Наивные мечтания о трюмах, полных сокровищ, марочных вин, деликатесов и обнаженных танцовщиц, пришлось отбросить – волны, похоже, носили по морю эту лодку не один месяц. Ее крутило в водоворотах, било о мели и камни – все, что могло потеряться, давно уже потерялось. Течение принесло сюда жалкие остатки: киль, вытесанный из цельного куска дерева, и несколько шпангоутов с остатками обшивки. Поживиться здесь абсолютно нечем, и этому я не удивлен – на бонусы уже не рассчитываю. Присел на теплые от солнца доски. Тепло, светло, благодать. Прилег. Вырубился почти мгновенно.

Даже на мягкой кровати и чистых простынях я ни разу не спал так крепко и с таким удовольствием, как на просоленных досках разбитой лодки чужого мира.

* * *

Проснулся, когда солнце прошло уже три четверти своего дневного пути – дело приближалось к вечеру. Волнение опять затихло, но рядом раздавался странный звук – будто карликовый конь топчется копытами по доске и чем-то шуршит при этом.

Это оказался не конь – мой зеленый знакомый с голодным видом возился в куче водорослей, нанесенной волнами на борт. Покосившись на меня, он уныло произнес:

– Скучно мне.

– Я тебя понимаю, – сказал, уже поднимаясь.

Поспать бы еще часиков десять, но не стоит – надо до темноты успеть хоть немного подкрепиться. Бросив взгляд на кучу вонючих водорослей, не стал составлять конкуренцию попугаю: пусть сам в ней копается. У меня организм большой – мелкими дохлыми рачками его не накормить.