Елена Вахненко - Быть Богом

Кажется, я уснул…

Х Х Х

Когда я проснулся, было все так же темно и тихо. И этой мягкой тишине даже не мешали, а скорее гармонично вписывались в нее, приглушенные голоса.

— Я не очень понимаю тебя… — раздался взволнованный шепот Дайны.

— Просто пойми, что я не всегда буду тут… — послышался какой-то грустный ответ Господина.

— Почему? — это был тон капризного обиженного ребенка.

— Ох, Дайна… Я не из твоего мира. Из другого. И должен вернуться.

— Должен? Если ты должен, но не хочешь этого… Мы ведь можем что-нибудь придумать!

— Я не просто должен, Дайна! — твердо перебил он ее. — Я хочу этого. Пойми…

Они умолкли, потом раздались всхлипывания.

— Ну, успокойся… Я ведь Учитель Льва. Я буду с ней, а значит, и с тобой.

— А ты любишь свою ученицу?

— В каком смысле? — устало спросил он. — Если ты имеешь в виду — как женщину, то нет. Я просто не могу. Она для меня скорее как дочь.

— Тогда это совсем другое!

— Тише, девочка, разбудишь Алаба…

Я сердито отозвался:

— Была бы нужда. Я уже не сплю.

Чуть слышное движение, и чье-то прохладная ладонь коснулась моей щеки.

— Тебе уже лучше? — участливо спросила Дайна. Я смутился и неловко перевел разговор в другое русло:

— А… что ты плачешь?

Конечно, мне не следовало бередить ее рану этим вопросом. Дайна всхлипнула и, прильнув ко мне, тихо застонала. Я, растерявшись, не сразу осознал, что к моей гру-ди прижалось хрупкое и милое создание. Осторожно обняв девушку за худенькие плечи, я неуверенно сказал:

— Не нужно плакать… Все будет хорошо.

Она отчаянно замотала головой, уткнувшись горячим лбом в мое плечо. Только тут я заметил, что меня вновь обрядили в мою накидку, которую я не так давно так благородно пожертвовал Дайне. Окончательно смутившись, я в волнении вкинул голову, смутно надеясь встретиться со спокойным взглядом Господина. Было слиш-ком темно, чтобы он увидел мое движение, но тем не менее вновь воцарившуюся тишину нарушил его голос:

— Дайна, девочка моя родная, пожалуйста, не плачь. Я не могу остаться. Действи-тельно не могу.

Дайна снова замотала головой, однако как-то растерянно, обреченно. Через пару мгновений она отстранилась от меня, и я перевел дыхание.

Некоторое время мы молча сидели, думая каждый о своем. Потом Господин со вздохом произнес:

— Что ж, пойдемте. У нас у всех не очень-то веселое настроение, но, уверяю, в ско-ром времени оно хоть чуточку улучшится, если, конечно, вас способно заворожить нечто красивое.

Я с горечью отозвался:

— О, в одном ты прав. Настроение у нас еще то. А знаешь ли ты, ясновидящий, его причины? А? — я говорил это язвительно, злясь на собственное дурное расположе-ние духа и неспособность быть столь же сдержанным, как он сам.

Я не видел его лица, но почувствовал, как Господин вскинул голову и вперил в меня свой пристальный и будто режущий взгляд.

— Что ж, слушай! — сухо бросил он. — Хотя тут не нужно обладать никаким даром ясновидения — простая наблюдательность и логика. Только вот вопрос, так уж ли ты жаждешь услышать это.

Итак, Дайна страдает из-за меня. Ребенок, живущий во Льве, очень привязан к своему Учителю и, встретив отголосок любимого наставника так близко, не желает терять его вновь. Я… — тут он помедлил, но потом, видимо, небрежно пожал плеча-ми и равнодушно продолжил: — Я же, в свою очередь, всегда ценил свою ученицу и, конечно, того ребенка, который столь искренне отвечал на мои попытки дать ему знания. Поэтому, встретив Дайну здесь, я не мог не ощутить к ней теплых чувств.

— Ага, — не сдержавшись, ухмыльнулся я. — И еще если этот ребенок — очарователь-ная девушка, которая восторженно хлопает ресницами при твоем появлении! Да и сама ученица, должно быть, хорошенькая…

Он не обратил на мой выпад ни малейшего внимания, холодно продолжая:

— Поэтому, с одной стороны, мне хотелось бы остаться, а с другой — уйти. Здесь мне нет места. Здесь всё против меня. Я это чувствую.

— Нет! — отчаянно, со слезами в голосе, выкрикнула Дайна. Кажется, Господин вздрогнул. Некоторое время он хранил тяжелое молчание и только лишь потом мрачно продолжил:

— Что до тебя, Алаб… Боюсь, я ошибся на твой счет. Помнишь, мы рассуждали о том, что может быть вечным, а что когда-нибудь умрет? Ты утверждал, что состо-ишь не только из желаний удовольствий. Наверняка ты видишь в себе множество прекрасных качеств. Не спорю. Они наверняка есть. Но пока что наружу рвутся со-всем другие. И как ты полагаешь, ревность и зависть — прекрасные чувства? Не знаю, как на вой взгляд, а на мой, так они скоро уничтожат истинного тебя. Ладно, идемте, — быстро прибавил он, видимо, поднимаясь и не давая тем самым мне воз-можности взорваться от возмущения.

Я тоже встал, внутри меня все кипело. Я, я, я — завидую?! Ревную?! К кому, к че-му?!

Но по мере того, как мы пробирались сквозь темноту к неизвестности, я все ост-рее сознавал — он прав. Прав… Я ревную его ко всему, что есть в нем благородного, ко всем его качествам… и… И к Дайне я его тоже ревную.

Я ревную и завидую. Я тоже хотел бы стать таким, как он. И чтобы Дайна любила меня. И что же теперь делать? Никогда еще я не испытывал подобного мучительно-го смущения — ведь я сам добился того, что Господин бросил мне эти слова в лицо, и что их услышал не только я сам — Дайна тоже.

Х Х Х

Да, он был прав. Почему он всегда прав?

Он ведь сказал, что то, что мы увидим, поднимет нам настроение. Если, конечно, нас способно заворожить нечто красивое. Так, он, кажется, выразился.

Не знаю, способно ли меня заворожить что-либо вообще. Наверное, я могу при-знать, что, скажем, какой-то предмет красив. Но не более того.

Так я полагал, пока мы не прибыли в эту Область.

Она началась более внезапно, чем другие места, где мы успели побывать. Темнота и тишина, нарушаемые лишь звуком наших шагов, вдруг рассеялись. В воздухе поя-вился легкий, ненавязчивый и очень свежий запах, пространство вокруг вспыхнуло огоньками, рассыпавшимися вокруг и слабо мерцавшими. И еще — музыка, тихая, излучаемая самим веществом нашего мира… Гармоничное слияние мелодий дождя, ветра и чего-то, чему я не сумел подобрать названия.

Искры, разбросанные по пространству, везде — вверху, впереди и сзади меня, вне-запно пришли в движение. Бешено кружась, они объединялись на пару мгновений в непонятные мне фигуры, вихрями проносились мимо, и вновь рассыпались.

Потом все снова замерло, и яркое разноцветное перемигивание искр сменилось насыщенным красным цветом, которым они окрасились.

И опять они забегали вокруг, а я, кажется, смеялся. Я уже не шел, я стоял, пытаясь охватить все разом. Меня поглотило беззаботно-веселое, какое-то светлое настрое-ние…

Искры вновь остановились, на этот раз став золотисто-оранжевыми. И опять по-неслись навстречу друг другу.