Север Снег - Чужак. Сапсан и нетопырь

Нити тянут мои руки вперед, и на них защелкиваются оковы из странного зеленоватого металла. Мир вокруг гаснет, как задутая свечка. В наступающей темноте я слышу голос мага, отдающий кому-то приказ:

— Теперь он безопасен. Отведите его…

Древо возвышалось на самом краю утеса. Неправдоподобно высокий ствол блестел в солнечных лучах ярче окрестных ледников стекловидной корой. Изумрудная крона, казавшаяся снизу крохотной, вздымалась выше горных пиков.

Чудовищно мощные корни — выше человеческого роста, в поперечнике, у ствола — впивались в скалы, надежно удерживая Древо при любых бурях и землетрясениях. Здесь, в царстве вечного льда, не выживали и лишайники, но Древо не нуждалось в тепле, в воде или плодородной почве. И роль его в мире была особой, резко отличной от роли его ботанических родственников. Находясь в узле энергетических потоков, Древо поглощало незначительную их часть для своих нужд, а большую часть преобразовывала и направляла, формируя упорядоченную структуру мировой энергетической оболочки. Не обладая разумом Древо, тем не менее, ощущало — в форме странных для людей образов, множество влияющих на энергосферу событий, вплетало в потоки незримую ткань этих образов, и транслировала своим собратьям-близнецам, которые, в свою очередь, сообщали ему собственные ощущения. А еще Древо ощущало своего родителя — где-то, в безбрежной межмировой дали.

Только умеющие видеть могли бы определить, что над кроной Древа вилась прозрачная дымка. Поднимаясь ввысь, эта дымка соединялась с гигантским выпуклым пологом, который накрывал пространство в сотни миллионов квадратных лиг. Одиннадцать братьев Древа вместе с ним поддерживали этот полог — невидимый днем и расцвеченный завораживающими переливами красок ночью.

Человек в зеленом плаще, поверх теплой одежды, вынырнул из пещеры, скрытой под скальным навесом и почти незаметной со стороны. Осторожно проверяя посохом крепость наста, он приблизился к стволу Древа, точнее — к одному из корней, перелезть через который было бы сложной задачей. Стекловидная на стволе, на корне кора превращалась в шершавую светло-коричневую массу, которая отслаивалась целыми пластами, размером со щит пехотинца-гоплита. За каждую унцию этой коры алхимики равнинных городов платили золотом по ее весу, но человека не интересовала нажива. Он тщательно выбрал место с молодой, только что обновившейся корой — еще даже не корой, а кожей Древа и, стянув меховую рукавицу, положил на нее ладонь. На мгновение его обожгло холодом, который тут же сменился приятным теплом — Древо узнало одного из тех, кто был ему посвящен, как хранитель и защитник. Пришелец очертил в воздухе свободной рукой несколько знаков, и в его сознание хлынула чреда удивительных образов. Тренированное сознание тщательно их запоминало — чтобы воспроизвести после перед Кругом Мудрых. Понять и истолковать образы, получаемые от Древа, подчас, оказывалось нелегкой задачей, но некоторые были ясны сразу. Например, что где-то в обитаемом мире творилась могучая волшба, в которую вмешивались и божественные сущности, что открывались проходы между мирами невероятно далекими один от другого.

Человек с трудом унял головокружение — неизбежный спутник такого сеанса, поклонился Древу ритуальным поклоном, и поспешил обратно. Пещерка, в которую он вернулся, была сквозной — из нее шел наклонный петляющий тоннель, проложенный в толще горных пород. От второго конца тоннеля, выбиравшегося на поверхность полулигой ниже, серпантином вилась тропка, спускавшаяся в небольшую, укрытую со всех сторон, долину. Там, согреваемые подземным огнем, звенели ручьи и зеленели священные рощи. Туда, к своим носящим зеленые плащи орденским братьям и сестрам, человеку надлежало доставить полученное сообщение.

Как мое имя? Забыл… нет вспомнил! Денис… Меня зовут Денис Алексеевич Ренев. Я сел в поезд, произошел взрыв… Я умер… должен был умереть… Но я жив!

Человек, которого когда-то звали Денисом Алексеевичем Реневым, очнулся, как после ночного кошмара, еще не вполне сознавая, перешел ли он грань сна и реальности. Он полулежал на полу, прикованный к стене, в каком-то тесном помещении, почти в полной темноте. Только маленький квадрат на противоположной стене слабо светился во мраке. Попытавшись разглядеть еще что-нибудь вокруг, Денис Алексеевич напрягся… и тут, словно сработал выключатель. В тусклом сером свете, как на старой выцветшей фотографии, смутно проступила обстановка камеры. А в том, что это именно тюремная камера усомниться невозможно — грязные каменные стены, куча прелой соломы на полу, омерзительная вонь, какие-то кости и цепи в углу… Его ноги и руки охватывают браслеты из зеленоватого металла, цепочками прикрепленные к вбитым крюкам. Зеленоватого? Да, он ясно различает этот цвет, несмотря на то, что вся остальная камера ему видится в оттенках серого… Может быть металл фосфоресцирует? Его шею охватывает ошейник, довольно тесный — иначе, откуда это ощущение удушья? — тоже с цепочкой. Выглядят эти цепочки не слишком серьезно, но первый же рывок показывает, что они куда крепче, чем кажутся. Во всем теле — неприятная наркотическая слабость, Там, где браслеты соприкасаются с кожей, ощущается боль, жжение, как химического ожога. Денис Алексеевич опустил глаза и похолодел: он увидел на своих ногах чешую и длинные кривые когти, которые он помнил по недавнему бреду. Бред продолжается? Или это был не бред?

Подняв руку, насколько позволяла длина цепи, Денис Алексеевич с содроганием убедился, что и рука выглядит так же, как и нога — с когтями, с чешуей, которая начинается чуть выше запястья и захватывает практически всё тело… А проведя языком по враз пересохшим губам, он обнаружил, что рот количеством и остротой зубов мог теперь соперничать с крокодильей пастью!

В голове шумело, было странное ощущение чужого присутствия где-то внутри. В какой-то момент Ренев вновь потерял ощущение своего тела, а на его сознании начала смыкаться клетка, за которой смутно маячила чужая ненавистная сущность. Огромным усилием воли Ренев разломал эту клетку и обрушил свои боль, смятение и ненависть на чужака. Вспышка гнева очистила мысли. Моргнув, Ренев убедился, что чувства снова вернулись к нему в полной мере — жгучая боль от оков, омерзительная вонь камеры и грызущее ощущение голода… голода ли? Скорее жажды? Или нечто вроде абстинентного синдрома… Непонятно, и очень неприятно.

Закрыв глаза, Денис Алексеевич начал восстанавливать в памяти происшедшее. Полная невозможность, всего недавно увиденного и пережитого, сейчас боролась в нем с трезвым пониманием, что для бреда эти видения слишком подробны и ярки. Он четко помнил и свою смерть от взрыва в поезде, и фантасмагорический радужный водоворот, и мерзкий обряд вселения в чужое тело… Сознание то мутилось, то прояснялось, но крепла уверенность, что, несмотря на всю немыслимость, ситуация вполе реальна…