Север Снег - Чужак. Сапсан и нетопырь

Фалант — бог, по преданиям ушедший в магический сон. Ему принадлежали могущественные артефакты — жезл, управляющий магическими энергиями, и копье, древко которого было сделано из ветви Великого Древа Жизни. Покровитель угаснувшего Ордена Фалантеров. Поиски гробницы Фаланта, в которой он спит своим бесконечным сном, безуспешно продолжаются уже множество веков.

(Из учебника "Общее Природоведение" для средних классов гражданского лицея (дети 14–15 лет) Лакаанской империи. Утверждено Советом Верховных жрецов и Департаментом народного просвещения.)

Едкая пыль забивалась в нос и рот даже сквозь мокрую тряпичную повязку. Деций толкал вагонетку по неровным рельсам, обливаясь потом. В Имперских Копях всегда было жарко от близости поземного огня, и шахтеры-каторжники работали почти обнаженными, в набедренной повязке и в крепкой обуви, чтобы острые каменные осколки не разбили ноги. Он уже был в боковой штольне, на полпути к отвалу пустой породы, когда услышал, что его окликают. Деций приостановился. Звал его старший бригадир, уголовник по кличке Скелет. Кличку он получил не по сходству, а по контрасту со своим телосложением — Скелет был бывшим гладиатором. В свои пятьдесят лет, он обладал великолепной мускулатурой и ударом кулака и сейчас мог легко разбить человеку голову, как тыкву. Татуированный с ног до головы, с низковатым лбом и зверообразной внешностью, Скелет, тем не менее, был очень неглуп и, по-своему, справедлив. Поэтому и занимал в каторжной иерархии высокое место. А Децию он даже несколько покровительствовал — за грамотность, за твердый характер — и то, и другое он уважал. Поэтому Деций подошел к бугру спокойно.

— Ты, Монах, должен завтра выйти — так ведь? — это был не столько вопрос, сколько утверждение и Деций кивнул. — Есть дело, надо будет маляву на волю пронести. А сначала — написать.

— Написать — легко. А пронести… на выходе же шмонать будут.

— За это не волнуйся. Есть подходы и к судакам. Через два била можешь кончать смену — тебя Лещ подменит. Зайдешь в мой барак.

— Заметано, бугор.

Два била — это еще час смены. Еще одна вагонетка. Есть время — можно будет даже подышать свежим воздухом у отвала. Деций снова навалился на вагонетку и покатил дальше. На открытой площадке его разгоряченное тело обдал холод — выход штольни находился на почти тысячелоктевой высоте над пропастью, в которую десятилетиями вываливали пустую породу. Деций прицепил к вагонетке крюки лебедки и завертел рукоятку. Вагонетка, стоя в надежном упоре, начала наклоняться, камни посыпались с негромким стуком в пропасть…

Переставив пустую вагонетку на обратную колею, Деций сделал несколько разминочных упражнений и прыжков — ему удавалось держаться эти годы в форме. Он окинул себя мысленным взглядом — худощавый, среднего роста, чуть моложе средних лет, мускулатура малозаметна из-за пропорционального сложения — куда там до Скелета с его горой мышц… Но несколько тупых козлов, пытавшиеся в первые дни его пребывания на каторге опустить новичка, могли убедиться на примере вывихнутых пальцев и треснувших ребер, что рукопашная подготовка "проводника", уроженца Гесперид, не слишком уступает подготовке имперского спецназовца. А почти сразу после этого, Скелет взял "мерканского работорговца" под свое покровительство.

Деций вынул из мешочка-кисета трубочку, несколько щепоток табаку и огниво. Привычно потер ошейник с димеритовыми вставками — к его жжению он, за пять лет каторги, успел привыкнуть. А раньше ему огниво бы не потребовалось — он зажег бы трубку легким щелчком пальцами… огненная стихия была его профилем. Он пристрастился к курению только на каторге — табачный дым смягчал ощущение удушья, которое любой маг начинал испытывать, когда димерит отсекал его от привычных с детства магических потоков. Хоть какая-то польза от этого странного кустарника, который изначально рос только на Оркейских островах. Но после того, как его лет полтораста назад начали разводить в Когуре, курение начало распространяться в Лакаане, особенно последние лет пятьдесят, стараниями мерканских негоциантов. Что же, вреда от него особого не было — не то что, от дури… А для дольных даже польза, как оказалось.

Деций курил, задумчиво вглядываясь в бесконечный горный хребет, который тянулся отсюда к югу, пересекая степи, солончаки, чудовищную Пустыню Призраков и терялся где-то в ее ненасытной жаркой пасти… Пальцы машинально теребили мясистый "мерканский" нос — внешность коренного гесперидца почти не отличалась от внешности коренного мерканца, что и облегчало работу "под легендой", и послужило дополнительной причиной его нынешнего положения.

Через час, с наслаждением смывая с себя шахтную пыль в душе — чего-чего, а воды в зоне не жалели, горные ледники поставляли ее исправно, Деций размышлял, что такого важного собираются с ним отправить на волю. В том, что обещание Скелета не было пустым базаром, он не сомневался — значит шмонать его будет подкупленный судак… тьфу, каторжный жаргон привязался за пять лет…

Скелет в бараке был один, не считая, конечно, шныря — дневального у тумбочки. Это тоже не было случайным — значит, дело было по-настоящему важным, что даже угловые — подручные бугра к нему не допущены.

Скелет покопался в тюфяке на своей шконке, достал графитовое стило и клочок бумаги.

— Пиши, Монах — скомандовал он. Как и многие уголовники, Скелет был малограмотен и с трудом мог вывести собственное имя, настоящее, разумеется.

Деций начал писать, и по мере письма в нем росло недоумение. То, что ему диктовал Скелет — не на воровском жаргоне, а на нормальном имперском языке, что, само по себе, было удивительно, могло, фигурально выражаясь, взорвать всю каторгу. Один из заключенных обнаружил заброшенный штрек, ведший к старым выработкам вековой давности. Охрана там давно была снята. Это был готовый ход для побега. Скелет передавал неизвестному подельщику наказ, ждать его через четыре месяца с запасом продовольствия, для путешествия через степи, в определенном приметами месте, в отрогах гор. Деций понимал, что и сам побег через заброшенные каменоломни с их обвалами и, вполне возможно, иношными тварями — одни белые сколопендры чего стоят, и переход через степь, где в любой момент можно было нарваться на самалитов или имперский патруль, были смертельным риском. Но он понимал и то, что Скелет имел основания рисковать — его каторга была пожизненной.

— А ты не боишься, бугор, доверять мне такие вещи?

— Что — донесешь судакам? — фыркнул бандит. — Не боюсь, я знаю, что ты их любишь не больше моего.