Лорел Гамильтон - Кровь нуар

Кровать шевельнулась — кто-то на ней поменял положение. Я знала, кто это, еще до того, как Криспин приподнялся на руках и заморгал тигриными глазами.

Я направила на него пистолет двумя руками, и это было слишком быстро. Натянулись раны от когтей на руке — адски больно. Я удержала положение, но это стоило хорошего усилия воли.

— Не двигайся, — велела я.

Он не двинулся, но сказал:

— Все твои любовники, просыпаясь, видят направленный на них пистолет?

Голос его казался глубже, чем был ночью, ему пришлось прокашляться. Я вздрогнула — что не рекомендуется делать, целясь из пистолета. Пришлось сделать усилие, чтобы успокоить мышцы. Если я его застрелю, то пусть это будет намеренно, а не оттого, что я дернулась. Но убирать палец с крючка я побоялась: он ликантроп, а они быстрее молнии.

— Я помню, как ты дрался со мной и с Джейсоном, — сказала я, не отводя ствола в сторону.

Он нахмурился:

— Ну, да, но мы с твоим волком дрались за тебя — кто будет спариваться с тобой. А тебя хватило на всех.

— Спасибо за формулировку, — сухо ответила я.

Он улыбнулся:

— Прости — меньше всего хочется мне оскорблять женщину, наставившую на меня пистолет. Но я хотел сказать, что нет смысла драться, когда ты так щедро себя даришь. Кроме того, мне сперва нужно выйти.

Улыбка заполнила темным светом его глаза. Не потусторонним светом — просто как у мужчины, глядящего на голую женщину, которую он только что отымел. Взгляд собственника, типа «мы это точно еще раз сделаем». Криспин права на такой взгляд не заслужил. Пока.

Раненая рука попыталась начать дрожать. Я заставила ее держаться ровно. Насколько же я серьезно ранена?

— Если ты не будешь в меня стрелять, можно мне встать и пойти в ванную?

— Ты не веришь, что я тебя застрелю?

— Я ничего из событий этой ночи не помню, а это значит, что я был одурманен. Ты подчинила мой мозг, как обыкновенный вампир. Не то чтобы я жаловался, от такого секса крышу сносит, но ты мне задурила мозги. С точки зрения закона это изнасилование, и ты меня изнасиловала, а не я тебя. Я согласился бы наверняка, но все-таки хочется, чтобы тебя спросили. И если уж кому тут злиться, то мне, а не тебе.

И хотела бы я поспорить с такой логикой, но трудно было бы. И я сделала единственное, что могла: опустила пистолет. Все равно рука бы долго еще не выдержала.

— Значит ли это, что я могу пойти в ванную?

— Да.

— Отлично.

Он встал. Интересно было отметить, что он тоже как-то скованно двигается. Если секс оказался такой, что у ликантропа побаливает, то для нас, людей, это должна быть серьезная травма.

У него на спине были царапины, и не похожие на следы когтей. Моя работа? И если да, почему они не зажили, когда он вернулся в человеческий образ? Только повреждения, нанесенные серебром или другим ликантропом остаются после обратного превращения. Так как же следы моих ногтей на нем до сих пор держатся?

Я отодвинула эту мысль на потом — сейчас есть более срочные проблемы. Что сказал Крисин? Что я ему задурила мозги, как всякий вампир. А я это сделала? Или это сделал ardeur?

В ванной послышался шум воды.

Жан-Клод, мне срочно нужен Жан-Клод. Я потянулась к нему по тому метафизическому шнуру, что нас связывает, и обнаружила… а ничего не обнаружила. Не могла нащупать Жан-Клода. Как будто на его месте повисла огромная и белая пустота.

Взметнулся в душе почти панический страх. Меня стала бить дрожь, и ничего я с ней не могла сделать. Хотелось немедленно разбудить Джейсона и заорать, пусть скажет, слышит ли он Жан-Клода. Во мне дело или с Жан-Клодом что-то случилось? Был у меня когда-то сотовый. Куда он девался? Когда подводит метафизика, всегда можно прибегнуть к технике.

Я стала копаться оставшейся свободной рукой среди изорванной одежды. Куда он, к чертям, девался — телефон? Он был со мной ночью? Или в багаже остался? Не могу вспомнить. Черт, да что же со мной такое?

Шум воды в ванной стих, оттуда вышел Криспин.

— Что-то потеряла? — спросил он.

«Голову», — хотела ответить я. Но вслух сказала:

— Сотовый телефон.

Он наморщил лоб, думая.

— Оружие я помню, а телефон — нет.

— Ты же говорил, что ничего не помнишь.

— Помню обрывки, так что — да, вполне мог быть телефон. Помогу тебе искать.

Он присел рядом со мной. Слишком близко после такой ночи, и мы оба слишком голые, и меня это смущало, но помощь-то мне нужна была. А это не глупо — не хотеть, чтобы он был так близко и голый? Глупо или нет, но меня это беспокоило. Он и правда полагает, что я его нарочно себе подчинила? Он и правда считает, что это вроде метафизического изнасилования? Так он сказал, но вроде бы его это не расстраивало. Я за меньшее, бывало, грозилась убить. Да, блин, я и убивала за меньшее.

— Ты знаешь, проще тебе было бы искать, если бы ты освободила обе руки.

— С пистолетом я себя лучше чувствую.

— А крест у тебя в той же руке?

— Цепочка порвалась.

Он перестал рыться в одежде и снова посмотрел на меня внимательно:

— Ты ее сама сорвала вчера. И отбросила.

— Не могло такого быть.

Он пожал плечами:

— Было. — Тут он присмотрелся пристальнее: — Ты тоже не все помнишь?

Я подумала про себя, признавать или нет, и выбрала правду.

— Помню, что порвалась. Но не помню, кто это сделал.

— Ты сама сорвала. И этот свой амулет тоже.

— Амулет? Какой амулет? — спросила я искренне.

Он посмотрел так, будто хотел заглянуть мне в мозг, потом ответил:

— Вот этот.

И протянул мне левую руку. Сперва я не поняла, а потом увидела у него на плече ожог. Круг с каким-то зверем в середине, несколько нечеткий, как бывает почти всегда от тавра. Я пригляделась, наклонившись к его руке. Сперва подумала, что это Цербер — пес, охраняющий царство Аида в греческих мифах, — но у этого зверя было пять голов. Потом я увидела — или подумала, что вижу, — полосы на шкуре. Это был тигр. Тигр с пятью головами.

Криспин говорит, что это сделал мой амулет. А я уставилась на след на коже и не могла понять, что он имеет в виду. Потянулась к ожогу, задержала руку, едва не прикоснувшись. Что-то зашевелилось в голове. Память?

Он правду говорит? Так и было?

Я попыталась припомнить. Попыталась вытащить из глубины сознания эту туманную мысль, но она была как темнота — нечего было вспоминать. Криспин для меня чужой, может, он врет? Нужен кто-то, кого я знаю и кому верю. Черт, что-то со мной происходит не то — это я понимала. Но что это и почему я никак не могу понять, — я не знала. И это тоже было неправильно — тот факт, что я не могу понять, что неправильно. И это уже ключ. Я знала, что ключ, но мой мозг никак не мог — или не хотел — этим ключом воспользоваться.

— Чую волков! — вдруг зарычал Криспин глубоким грудным рыком.