Василий Купцов - Последний леший

— Я вот что придумал, — сообщил Дух, — мне понравилась та штука, где на нарисованном поле сражались разными камешками.

— Дух слушал? А Дух запомнил? — удивился Нойдак.

Ему самому правила запомнились не с первого раза. Впрочем, Илья сказал снисходительно, что «раз Нойдак понял, как прыгает конный витязь», то «дальше — проще!». А понять было, действительно, не просто. Фигурка диковинного зверя прыгала косо, всего через одно поле, это было не сложно запомнить. А вот маленькие воины ходили вперед на один шажок, а убивали — косо, и тоже на один шажок вперед. Но конник — это было что-то необъяснимо трудное. И как только Нойдак запомнил? Два шажка в любую сторону, потом один — косо… Но теперь, поиграв немного, Нойдак уже как-то внутренне чуял, куда может попасть конник после таких странных прыжков. Он еще тогда сказал Илье, что настоящие конники такое не вытворяют. «Ты еще не видывал испуганной лошади!» — ответил Илья, и, почему-то, не улыбнулся. А потом, по дороге домой, Сухмат рассказал Нойдаку, как в их конное войско попадал греческий огонь со стен ромейской крепости, как горела кожа у людей и лошадей… И боевые кони, впервые попавшие в такое дело, потеряли всякий контроль, обезумели! Вели себя хуже необъезженных, прыгали в стороны, сбрасывали всадников…

— Тебе понравилась моя придумка? — снова обратил на себя внимание Дух, успевший что-то рассказать за то время, пока Нойдак думал.

— Слушай, Дух, — сказал Нойдак, пропустивший мимо ушей все, что лепетал ему Дух, — мне Сухмат рассказал, что рух — это такая огромная птица, они может налететь сверху, схватить человека и унести. А ты таких птиц не встречал?

— Нет, но я не присматривался, — ответил Дух, — может, те, что летают высоко, на самом деле — большие, а маленькими выглядят, потому как далеко?

— Но ты ведь можешь сам взлететь и посмотреть — большие они или маленькие!

— А с чем я буду сравнивать? — удивился Дух.

— Это как?

— Если я буду наверху, то увидев птицу вблизи, мне надо будет ее с чем-то сравнить, а земля и люди будут уже далеко, и померить будет нельзя. А я не различаю размеров, как ты…

— Ну, сравни… с собой! — догадался Нойдак.

— Но у меня тоже нет размера… — казалось, что Дух вздохнул, хотя Нойдаку давно было известно, что вздыхать его бестелесному другу было нечем.

— Не было еще такого, чтобы столько народа волхвам Перуновым отдавать, — сказал Сухмат.

— Откуда тебе знать, чего было, а чего не было? — ответствовал невозмутимо Рахта.

— Старые люди говорят…

— А ты больше стариков слушай, при них все лучше было, и в Днепре молоко текло, и галки вареньем молодцам на голову какали, — пожал плечами Рахта.

— Мои родичи требы приносили только когда очень-очень нужно было, — встрял в разговор Нойдак.

— И часто это очень-очень бывало?

— Может, две весны проходило, а может и все… — Нойдак начал перебирать пальцы, — говорят, что перед моей матерью… Вот, две руки пальцев и еще три пальца весен никого в Духу воды не отдавали!

— Так у тебя, поди, племя-то было — раз, два — и обчелся! — усмехнулся Рахта.

— Ты что считаешь, если Киев большой, то каждый день по человеку — народу не убавится?

— Не нам лезть в дела богов.

— Жертвы приносят не боги, а люди! — стоял на своем Сухмат.

— Так уж заведено, — похоже, Рахту расшевелить было невозможно.

— А если бы твою сестру родную или брата единоутробного?

— А нет у меня ни сестры, ни брата…

— А если бы меня, брата названного?

— Мы — под рукой князя, нас никто тронуть не осмелится! — Рахта, тем не менее, раскраснелся. Видимо, спор, все-таки, увлек его.

— А ты, Нойдак, так просто и отдал мать?

— Нойдак отомстил старой колдунье, ее изгнали из рода… — сказал маленький северянин почти с гордостью.

— Вот она теперь и колдует где-нибудь в лесной избушке!

— Нет, лес убил ее!

— А как ты ее изгнал, может, расскажешь? — заинтересовался Рахта. Теперь, побратавшись с Нойдаком, он живо интересовался его прошлым.

— Нойдак долго думал и придумал… — сказал Нойдак и замолчал.

— Значит, не расскажешь?

— Нойдак расскажет, — северянин опустил глаза и добавил, — потом расскажет…

— Так вот, я и говорю, требы, жертвы, их все приносят и всегда приносили, — снова посмотрел на побратима Сухмат.

— Не все приносят жертвы, — возразил Рахта, — немцы да греки, те что Христу поклоняются…

— Не Христу, а кресту, — перебил Сухмат, — их так и называют — крестолюбцы.

— Это ты у этих, обрезанных, словцо перенял?

— А что, подходит! И крест все время целуют, смех да и только!

— Ты бы помалкивал лучше, вот княгиня Ольга…

— А что Ольга?

— Она тоже крест целовала!

— Все лучше, чем эти, что свинину не едят! И вина не пьют!

— Они ведуны, что ли? — заинтересовался Нойдак. — Ведунам, я слышал, хмельного и женщин нельзя…

— Не, женщин им можно, да и винцо втихаря потягивают, да и не ведуны они, а целый народ, стало быть, закон какой-то чтит, дураки, — засмеялся Рахта, — да не в том дело…

— Да и какая разница, — перебил побратима Сухмат, — наш князь обычаи предков чтит…

— Слишком чтит, тут ты прав, — согласился Рахта, — вот и дал много воли ведунам, а они — рады стараться. Я сам видал, как Талию, первую красавицу в Большой слободе, с груди лебединой, на рубаху белоснежную — кровь так и брызнула…

— Красиво было?

— Красиво-то красиво, да лучше мне бы ее… Эх!

— Смотри, боги услышат!

— А что, боги подслушивают? Как плохие люди? — снова залез в разговор Нойдак.

— А твой Дух разве за тобой не подслушивает?

— Нет, если Нойдак просит, чтобы не подслушивал и не подсматривал, он прочь улетает…

— И часто ты его просишь? — спросил Рахта с хитрецой, он уже догадался, когда именно Нойдак «просит Духа не подсматривать».

— В Киеве только однажды…

— Это когда тебя Толстая Майка подцепила? — подмигнул Рахта.

— Ну, она, дело известное, — Сухмат тоже подхватил шутку, — как увидит мужа ростом невеликого, да худущего — так и все, хватает и волокет, волокет и кладет, кладет и…

— Неправда, это Нойдак ее… — обиделся северянин, но по смеху парней понял, что они просто его разыгрывают и запнулся.

Приятному разговору помешал прибежавший откуда-то малый отрок. Он выразительно посмотрел на Рахта и тот поднявшись, вышел с ним за порог. Через некоторое время Рахта вернулся. Он был уже не весел.

— Слушай, Нойдак, поди погуляй на двор, мне братцу надо слово молвить, — сказал он маленькому колдуну.

Нойдак чуть ли не вскочил на ноги, до того ему было непривычно такое обращение. Кажется, это было в первый раз — чтобы побратимы его прогоняли для разговора с глазу на глаз, ранее от него секретов не было… Разумеется, он опрометью выбежал во двор.