Василий Купцов - Последний леший

— Я знаю, что делать!

— Говори, коли знаешь, — вздохнул Рахта.

— Кто-то должен уступить…

— Оно понятно!

— Я к тому, что закон воинский гласит…

— Какой еще закон?

— А такой — кто предложил, тот и делать должен, — сказал Сухмат, — раз я первым заговорил, стало быть — мне и сделать самое трудное надлежит…

— Так ты что, уступаешь мне верховодство?

— На заставе нашей уступаю. И слушаться тебя в бою буду! Раз уж побратимы…

— Правда?! — страшно обрадовался Рахта, — уступаешь мне? Без боя, просто как брату?

— Пусть будет так…

— Тогда и я перед тобой в долгу не останусь, — сказал Рахта, потом задумался, выискивая слова, — я буду старшим над тобой в деле ратном, зато во всем остальном — пусть ты будешь мне старшим братом!

— Решено!

— Да будет так!

— Как я рад! — сказал Сухмат, — Особливо тем, что винцо да бабенок я выбирать буду! А это — главное…

«Почему все так хотят вымыть Нойдака? Разве Нойдак грязный? Если русам так нравится хлестать друг друга березовыми вениками, пусть и хлещут друг друга, а не тех, кому это совсем не по вкусу. И, почему-то, пристают именно к нему, каждый считает, что должен сделать это собственноручно. Вон, старый Илья — тот, который всех сильней — в баню ходит редко, да и запах от него гораздо крепче, чем от Нойдака, но никто его насильно в баню не тащит, даже и слова не скажет. Попробовали бы сказать! А Нойдак маленький да слабый, значит — делай с ним, что хочешь! А в его родном стойбище никто никогда не мылся горячей водой, и, ничего, все здоровые были, если и болели, то — только цингой весной. И вовсе он не грязный, и кухлянку он чистит…»

На этот раз тщедушного северного ведуна тащили в баньку двое молодых дружинников, только что вернувшихся с далекой заставы. Парни много чего повидали — и греков, и степняков, и франков. Но человечка с далекого Севера, где холодная речка впадает в ледяное море, ведунчика, сплошь одетого в теплые вещи даже летом и так смешно говорящего о себе, как о ком-то другом, называя самого себя по имени — такого молодые богатыри еще не встречали. И, если те, другие, хазары да болгары, были врагами, то этот, как ни странно, не вызывал никаких враждебных чувств. Князь сказал, а они слышали. А сказал князь, что такие, как Нойдак, скоро обучатся языку русскому, да обычаям, и станут русскими, как становились многие другие племена.

Разница между этими двумя молодыми здоровыми мужиками и щуплым, низкорослым, неестественно светлоглазым парнем была разительная. Мало того что не богатырь. Ощущалось, что ведунок вообще принадлежит к другому народу… Впрочем, как посмотреть — если по татуировкам — да, разница была, но было и много сходного. У Нойдака были покрыты узорами только грудь, спина и руки, узоры представляли собой по большей части солнечные и лунные символы, одинаковые у всех белых северных народов, одни с прямыми, другие с загнутыми то по солнцу, то — против — завитками-лучами, ну и еще тонкие спиральные узоры на плечах да под мышками. То ли дело — тела богатырей. Они были покрыты татуировками с головы до ног. А у Сухмата даже на самом что ни на есть нежном месте были выколота некая, надо думать — немаловажная — руна… Да, кроме символов Солнца Ясного и других всем известных магических узоров, тела богатырей украшали изображения животных — медвежьей головы — у Сухмата и змия водяного — у Рахты. И еще много-много рун по всему телу, значения которых вероятно не знали не только богатыри, но и те, кто сии руны накладывал…

— Смотри братишка, я вот так могу держать его на вытянутой руке, считай, сколько хочешь! — Рахта сначала повертел Нойдака как куклу, поворачивая то вверх ногами, то набок. Наконец, он оставил его в положении вниз головой, держа его одной рукой за лодыжку.

— Да, слыхал я, что у тюрок казнь такая имеется, — откликнулся Сухмат, всегда готовый поддержать шутку, — повесят человека за одну ногу…

Находящийся в неудобном положении молодой северянин сделал попытку высвободиться.

— Надолго повесят? — спросил Рахта участливо наблюдая за извивающимся Нойдаком.

— Пока не умрет!

Нойдак шутки не понял, начал кричать и отбиваться свободной ногой и обеими руками. Кажется, он поверил, что так и останется висеть — «пока не умрет»…

Наконец, мученика отпустили, вернее, аккуратно опустили на деревянный пол баньки. Нойдак уже успел изучить банный порядок и, даже, научился работать с веником… Вообще, баня, напугавшая по первому разу Нойдака, теперь доставляла ему все большее удовольствие. Нравился запах распаренного дерева, привкус кваса в воздухе, состояние блаженного расслабления… Кажется, ему начинала нравиться и работа с веником. В смысле — когда его парят, наоборот приходилось отрабатывать каждый раз обязательно.

Богатыри, улегшись на полках, завели неспешную беседу. Нойдак тоже расслабился, разговоры их слушал в пол-уха, но потом, поняв о чем идет речь, так и навострил уши.

— Так, значит, видели все-таки лешего за Москвой? Или брешут?

— Да вроде мужичок справный, не с одним возом в Киев заявился, а с целым обозом, да и к чему ему брехать? — сказал Рахта.

— Да просто так, известное дело — торговый мужик соврет, дорого не возьмет, — усомнился Сухмат.

— Он рассказывал, что сам лешего видел, когда тот на ветвях почивал. Я такие рассказы от стариков и раньше слыхивал, так вот, знаешь старого Утяту?

— Нет.

— Да он такой старый, что теперь только на печи сидеть и может!

— Да советы давать… — засмеялся Сухмат, — Знаю я таких. Старые да мудрые, а как в отхожее место…

— Не пристало богатырю над старостью насмехаться! — одернул побратима Рахта, — Старость уважать надо. Ей, Нойдак, в твоем племени как, стариков, небось, дубиной по голове да в котел?

— Мои сородичи стариков первыми кормят, — ответил северянин насупившись, — и советы слушают. Старые много видели и много знают, старик на небо посмотрит — и дождь скажет, на воду посмотрит — и рыбу скажет…

— Ладно, ладно, — перебил ведунчика Сухмат, — а то тебя не остановишь! — и повернулся снова к побратиму, — ладно, старые — мудрые, и грибницей их первыми потчевать, само собой, а я дурак и невежа, коли ты меня Нойдаком стыдишь, то — ладно! И что сказал твой старый да мудрый?

— Утята сказывал, как леший выглядит, что шерсть у него рыжевато-красная, с серебринкой, хвоста нет, пальцев — как у человека — по пять на ногах и руках, только на ногах пальцы длинные да загнуты по-особому, чтобы ветки ими обхватывать, а пахнет леший мышатиной, а спит, шею вокруг ветви обмотав, да носом — себе под мышку сунув…

— А что тот купчик, что из-под Москвы? Он как рассказывает? — Сухмат уже явно заинтересовался.