Татьяна Апраксина - Дом Для Демиурга. Том первый

— Все? — заинтересовался Араон.

— Кроме ваших новых учителей фехтования, — поджал губы епископ Лонгин. — Эти господа мне ни о чем не докладывают.

Наследник вздохнул с облегчением. Господа Кертор и Далорн в отличие от прочих — не жалобщики, а достойные люди. Это главное, а все остальное… протянуть бы еще как-нибудь два года, а там уж можно самому выбирать, что делать, чему учиться, а кого и выставить вон из дворца. Всех, кроме учителей фехтования, принц собирался выгнать в шею, нет, в три шеи. Жаль, что нельзя так выгнать и епископа, но через два года он и сам отстанет, обучение закончится.

— Так вот, ваше высочество, я говорил о том, что отношения, подобные тем, что у вас сложились с его высочеством принцем Элграсом недопустимы. Ваше высочество, вы с братом не сыновья плотника или пекаря! Вы — наследник его величества короля Ивеллиона II, и именно вам надлежит являть собой пример всем благородным людям Собраны! Вы же позволяете себе непозволительное! Последнее же досадное происшествие и вовсе недопустимо! Принцы не могут драться на кулачках, как мясники, в любой момент, когда им вздумается…

— Дуэли тоже запрещены, — вздохнул принц.

— О чем вы говорите, ваше высочество?! — возопил епископ. — Это просто немыслимо! Не знаю, что с вами случилось в последнюю девятину, но предполагаю, что это связано с неподобающим обществом.

Более определенно епископ Лонгин не выражался на памяти Араона никогда. Хочешь и дальше заниматься с новыми учителями — веди себя так, как требуют наставники, но и в свободное время тоже изволь соблюдать все их заповеди. Принц насупился. Все ставят ему условия, считают, что вправе… и епископ хуже всех. И, главное, почему его преосвященство выговаривает Араону за то, в чем виноват только брат? Кто устроил драку? Кто вел себя, как тот самый мясник?

— Но почему во всем виноват я… — принц сначала начал говорить, а только потом прикусил язык, понимая, что сейчас услышит.

— Вы виноваты именно в том, в чем виноваты вы! — вполне ожидаемо откликнулся Лонгин. Блики негодующе вспыхнули. — Вы не соблюдаете должную дистанцию в общении с братом, вы забываете о том, что рано или поздно станете ему не только братом, но и сюзереном, вы должны вести себя с ним, как достойный сеньор с достойным вассалом! Вам пятнадцать лет, ваше высочество, и вы должны, да-да, вы обязаны блюсти свое и его достоинство! Вы — старший брат и господин, и вы должны быть и примером, и образцом поведения. А вы… что делаете вы?

Хорошо епископу рассуждать, гневно потрясая тиарой и всплескивая рукавами, а вот попробовал бы он сам вести себя с братцем достойно. Негодяй не знает ни правил, ни границ, а когда Араон пытается ему о них напомнить, показывает кулак и считает, что так и полагается. Если младший брат на голову выше, шире в плечах, а в голове у него вороны свили гнездо, то, может быть, епископу стоит обратить праведный гнев на него, а не на старшего?

— Принц Элграс уже наказан и будет наказан, но вы настолько далеки от безупречности, что я не рекомендовал бы вам жаловаться на брата! — Лонгин уже не в первый раз выказал умение читать мысли. — Это низко и недостойно наследника короля! Ваше положение обязывает вас спрашивать в первую очередь с себя, с себя, а не с младшего по годам и положению. Как вы будете править государством, если не в состоянии справиться даже с младшим братом?!

Голова болела все сильнее, а от бликов перед глазами плясали цветные искры. Араон отвернулся и уставился на портрет отца, висевший по правую руку. Его величество король Ивеллион на картине был на себя абсолютно не похож… по крайней мере, принц его таким не видел. Таким добрым и мудрым, ласково взирающим на своих подданных. Наверное, Араон был плохим подданным. Да уж, если верить епископу Лонгину, то попросту никудышным.

Епископ все говорил и говорил, размахивал рукавами и шелестел одеянием, ходил по комнате. Принц на него не смотрел. В комнате еще полчаса назад было свежо и даже слишком прохладно, а теперь казалось, что нечем дышать. Угли в камине яро и недобро багровели, дождь все лил и лил, разговору было конца-края не видать. Его преосвященство собрался потратить на нотацию весь час свободного времени Араона.

Белая с золотым мантия на портрете отца интересовала принца гораздо больше, чем вся болтовня епископа. Он не хотел слушать Лонгина, не хотел, а еще точнее — не мог, просто не мог слушать целый час о том, что обязан делать; ему никогда не говорили "это делается так", всегда говорили "ты должен". А потом ругали за то, что не сделал или сделал не так. Ведь он справлялся со всем, видят Сотворившие, со всем, кроме брата! Но наставники хотели всего и сразу. Того же хотел и отец: чтобы он учился лучше, умел больше, собирал больше похвал…

"Как вы будете править государством, если…" — вспомнил Араон. Как-как, да, побери его Противостоящий, братец женится на какой-нибудь девице из Старших Родов, у которой нет братьев, и уедет управлять владениями; можно будет запретить ему возвращаться в столицу, и все будет хорошо. А если не послушается — так сам виноват. Королем быть гораздо проще, чем принцем.

— Вы свободны, — закончил свою речь епископ.

Эти слова принц услышал: он их и ждал, терпеливо отстраняясь от поучений на тему обязанностей и долгов. Он не слишком поспешно встал, по крайней мере, постарался, поклонился, ткнулся губами в протянутую руку и вышел из класса.

Братца он не видел со дня драки. Должно быть, Элграса заперли в его покоях. От такого "наказания" Араон и сам бы не отказался. Сиди себе в комнатах, и учителя сами приходят, не нужно мерзнуть в классах. А господа Далорн и Кертор и так всю седмицу проболели. Занятия с капитаном Дензо принц больше за уроки не считал, так что с удовольствием обошелся бы без них.

Следующим занятием на сегодня была военная история, после нее — химия, и, наконец, все. Военную историю наследник любил, химию ненавидел, и как обычно не понимал, для чего она ему нужна. Но курс наук составили отец с епископом Лонгином, а спорить с ними было бесполезно. Араон вспомнил, что накануне не слишком внимательно просмотрел свитки, выданные ему преподавателем военной истории, а это было чревато очередным сеансом назидательных бесед, и решил прийти пораньше. Слуга уже принес в кабинет все, что было нужно, и принц раскрутил первый свиток.

Из рулона тонкой шелковистой ткани что-то выпало и упорхнуло на пол — маленький белый листок, похожий на бабочку-капустницу. Принц нагнулся и поднял клочок ткани… нет, не ткани: бумаги. Очень тонкой, белой, отлично выделанной бумаги — такую он еще не видел. Даже самая дорогая бумага, на которой записывали королевские указы, была иной — желтоватой или серой, грубой, с темными прожилками. То, что держал в руках Араон, больше напоминало накрахмаленный шелк, но все же это была бумага. Невесомая, мягкая. По диагонали на квадрате бумаги были написаны четыре слова: "После полуночи в саду".