Юрий Ижевчанин - Первая колония

— Ему посчастливилось, что у него прекрасные способности к этому, и такое умение дает возможность продвинуться во внешнем мире.

Сам Шакирунэ считался среди настоящих людей неудачником. В своей деревне он не подошел ни одной семье и даже такому простому биоценозу, как деревня целиком, и был вынужден отправиться во внешний мир. Там он тоже никак не мог найти себе биоценоз, но все время выкручивался за счет своей потрясающей удачливости, и в конце концов скатился до положения члена Совета Республики, куда попадали люди, очень удачливые, но ни на что более не пригодные. Менее удачливые из таких просто погибали на одном из этапов "карьеры". И там он оказался в дисгармонии. В итоге Шакирунэ был выдвинут на Координатора Республики, отбыл положенный год на этом посту и теперь передавал свой опыт общения со внешним миром, обучая премудростям взаимодействия с миром Кришны юношей и девушек, которые не находили места в деревне и должны были отправиться вовне, а также их наставников. Три года он прожил в Оапатураэ, и теперь по обычаям должен был перейти в другую деревню, если его вдруг не призовут вновь в Совет или для дипломатического поручения. Полученное им в результате похождений имя отражало его зараженность миром насилия: оно включало все звуки имени Безжалостного. По всем этим причинам ему нельзя было долго оставаться на одном месте в мире настоящих людей, чтобы не заразить их тоже.

А для внешнего мира Шакирунэ был одним из самых преуспевших и авторитетнейших членов непонятного сообщества Ненасильников. Еще бы: Координатор Республики, человек, которого почти наверняка повторно введут в состав Совета…

Лингвистические способности мальчика были настолько незаурядными, что он легко находил общий язык с высшими животными. Казалось, что он умеет говорить на их языках. ХотЖэу действительно прекрасно имитировал их звуки и понимал их сигналы, но основное на самом деле было его умение направлять животных, вступать с ними в духовный контакт. Ненасильники всячески избегали прямых действий. Даже животным считалось намного предпочтительнее не приказывать, а ориентировать их. Тем более нельзя было приказывать, если домашнее животное предназначалось к съедению или забою. Его просто направляли в сторону, где стояли взведенные ловушки, причем хозяева животного не имели права взводить свою ловушку и есть мясо выращенного ими зверя либо птицы. Им платили "справедливую цену" владельцы ловушки, куда влипла, скажем, свинья. А в другой раз уже этому двору везло на попадание чужого животного в их ловушку. Бывало порою, что хитрое животное избегало всех ловушек, тогда оно считалось везучим, отпускалось на волю и часто использовалось в качестве производителя либо матки. Везучесть Ненасильники развивали даже в своих животных. Если животному не везло и ловушка не убивала его быстро, звали мясника или его подручного совершить эвтаназию. Впрочем, он все равно был необходим, чтобы освежевать и разделать тушу.

Впоследствии Аориэу (под этим именем, заработанным в результате похождений в мире Кришны, он будет выступать в дальнейшем) вспоминал с нежностью свой надел и свою семью. Когда выяснилось его происхождение, аура мальчика быстро гармонизировалась с аурой остальной семьи. На участке все высшие животные ласкались к нему. Даже кроты ночью с удовольствием высовывали свои мордочки из ходов, чтобы он их погладил и попел им, и выносили ему в зубах вкусные корешки либо жирных и тающих во рту личинок. Правда, с насекомыми найти общий язык мальчику так и не удалось: здесь требовалось нечто другое. Его даже пару раз жалили пчелы и осы.

Участок с точки зрения европейского жителя выглядел слегка окультуренным уголком дикой природы. Поскольку многие деревья плодоносили, он казался смесью природного парка и сада. На самом деле почти все здесь использовалось. Если приглядеться, в траве среди всего прочего росли чрезвычайно видоизмененные за десятки тысяч лет селекции злаки и овощи. Да и другие растения шли в дело почти целиком, если их приходилось убирать ради поддержания гармонии, а в нормальном состоянии у них осторожно забирали часть самого ценного: молодые листья, цветы, корни или семена. Поскольку природные условия на разных участках различались, существенно расходился и набор культивируемых растений, и набор находящихся в симбиозе животных.

На сравнительно сухом и высоком участке родной семьи Аориэу урожай мелких зерен и мелких ягод убирали в основном муравьи и мыши. А люди затем, стараясь не разрушить, вскрывали их кладовые и доставали лишнее. Кроме того, собирали мед у пчел и медовых муравьев, личинок прирученных ос. Кошки таскали хозяевам лишних мышей и крыс. Кроты рыхлили и дренировали почву и собирали в свои кладовые корешки и съедобных гусениц. Словом, семья жила от того, что изымалось ради поддержания гармонии и равновесия. Птиц было относительно мало, в основном они служили санитарами от излишних гусениц. Жило также несколько змеек и ящериц, в основном гекконов и хамелеонов, тоже исполнявших роль санитаров и защитников от излишне расплодившихся насекомых. А у соседа часть участка была в болоте, и он вовсю использовал птиц, змей, земноводных и болотных насекомых.

Ежедневно два раза днем, а часто и один раз ночью, члены семьи обходили участок и следили за гармонией. С тропинок сходили лишь в необходимых случаях, удаляли растения, лишь если они очень мешали, а выходящих из гармонии животных стремились изгнать к нейтральной полосе, где стояли ловушки, либо натравить на них плотоядных обитателей. Правда, гусениц и слизняков порою просто съедали сами: ведь это столь низшие существа, что достаточно вечером помолиться и покаяться, а за едой попросить прощения у них, и все будет искуплено. Словом, вмешательство было в основном косвенным и минимальным. Конечно же, при такой системе хозяйствования многое зависело от удачи, но на самом деле надел Древнего обычно давал больше продукции, и намного более разнообразной, чем даже возделываемый несколько столетий подряд надел независимого и добросовестного старкского крестьянина.

Беда была в первую очередь в том, что у Древних люди не только были привязаны к своей земле, они зависели от своих взаимоотношений с созданным ими же биоценозом. Того, кого хотели принять в семью, приходилось представлять биоценозу участка. Легче всего он воспринимал детей от восьми до двенадцати священных лет. Именно в этом возрасте для большинства Древних подыскивали семью, в которой им чаще всего предстояло провести всю жизнь. Но не для всех находились в деревне биоценозы, готовые их воспринять. Такие неполноценные становились ремесленниками, жрецами, целителями, учителями. Именно из них по очереди выбирались (почти что жребием) представители деревни перед внешним миром, называвшиеся внешними людьми старостами. А если уж даже более примитивный биоценоз общества деревни не гармонировал с человеком, ему или ей предстояло идти во внешний мир, где законы гармонии намного грубее.