Юлия Латынина - Сто полей

Овец Кедмераг не вырастил. Но из тех же азотных эфиров клетчатки, из которых делают гремучие смеси, он сделал искусственный шелк. Искусственный шелк был в шесть раз дешевле настоящего. Арфарра знал: сколько ни наказывай, – крестьяне норовили не только загубить насаженную им туту, но и старые деревья вырубали.

Зато семена хлопчатника и конопли, розданные араваном, дали богатейший урожай. Треть этого урожая скупил Даттам по цене втрое больше справедливой, – и пустил клетчатку на производство невиданного искусственного шелка.

Арфарру знобило, грубая рубаха липла к иссеченной спине, блохи неслышно прыгали из гнилой соломы. Арфарра плакал, понимая, что империя была смертельна больна, и как распутная черная Шевера требовала крови собственных жрецов.

Арфарре донесли как-то шутку Даттама: «Господин араван считает государство – богом, чтобы считать себя божьим сыном.»

Что ж – бог вправе требовать любой жертвы, даже бесполезной, даже такой, которой не искупить вечного греха людей перед Небесным Государем.

Арфарра плакал, понимая, что подпишет все, даже обвинение в шпионаже: сам он добился б такой подписи за неделю.

Через месяц, однако, первому министру доложили, что узник уже вполне плох, но крепится. Тот усмехнулся и опять послал своего секретаря. Секретарь сказал:

– Мы забыли самое существенное. Вы солгали государю, будто велели сажать хлопок из заботы о крестьянах. Вы делали это из дружбы с Даттамом, – и, пока вы искореняли честных чиновников, этот человек продолжал сосать кровь народа.

Арфарра закрыл глаза и представил себе: варварка Айлиль шепчется с министром, а тот целует ей руки, и волосы, и дальше, и говорит: «Что мне за радость, если этот палач подпишет все сразу. Я хочу, чтоб его пытали.» Арфарра с трудом усмехнулся и сказал:

– Это не обвинение. Это вексель, по которому Даттам вам будет платить проценты, а всего долга с него не потребуют.

Секретарь промолчал, только взял пилочку для ногтей и начал их с тщанием подравнивать.

В тот же день Арфарра подписал все обвинения.

В день Ипун первой половины десятого месяца в час воды, на столичной площади правосудия, государственный преступник Арфарра был бит батогами, клеймен и отправлен в исправительные поселения на дальний юг.

Крючкотворам, однако, не удалось обмануть простого народа. Многие в собравшейся толпе плакали и рассыпали жареное зерно. В столичных харчевнях бранили первого министра, и одна молочница видела перед его дворцом девятихвостого барсука.

А в Варнарайне имя аравана Арфарры стало столь же чтимым, как имя справедливого разбойника Бажара.