Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка

Немайн с сожалением отставляет пивную кружку. Голова ей нужна ясной. Церемония признания базилиссы Анастасии будет сегодня. Скоро позовут… Вот и дежурный рыцарь. Только слова — не те, что ждала. Какой–то граф просит разговора. Стоп! Это же Мерсиец, Пенда! Что ж, круглый стол занят дружиной.

— Хорошо. Проводите ко мне, наверх… Добрые сэры, я вас покину — дела. Пируйте!

Признание на носу, но обрядом есть кому заняться. Эйра, что два часа тому сдала командование ополчением, сама Анастасия, Пирр. Неужели не справятся с организацией редкой, но хорошо известной им церемонии?

Их снова трое: король, наследник, посол, а вот Немайн одна. Стульев нет — приходится стоять, только посох хранительницы после приветствия можно отложить на стол. Рядом ложится второй — Пенды. Тоже регальный — король на него не опирался, в руках крутил. Вот оно что! Решил сделать камбрийский символ власти. Для новых подданных, что вперемешку с его англами заселяют земли близ Северна и для старых — таких, как жители Роксетера. Теперь советуется: нужно ли вырезать на посохе крест, ведь большинство камбрийцев — христиане. С другой стороны, сам король продолжает исповедовать старую германскую веру в Тора, Тиу и Вотана.

Ну, этот вопрос простой. Той, которая перевела на камбрийский язык весь Новый Завет, недолго поднять из памяти нужные строки из апостольского послания к римлянам. Произнести нараспев:

— Нет власти, что не от Бога, и неважно, во что веришь ты, пока правишь людям на добро и не напрасно носишь меч, пока ты — мститель делающему злое.

— Значит, крест будет. Хорошо… — заготовка второго в Британии скипетра перекочевала в руки принца Пеады. — Теперь о твоей загадке, которую ты мне загадала, когда высаживали твою, хоть и благословленную христианами, рощу. Я выбрал, но не то, что ты предложила. Нужен ли тебе мой ответ?

Немайн вздохнула. Плохо считаться древней. Во всем, что ни скажешь, ищут второе дно — а найдя, начинают докапываться до третьего. Ответила просто:

— Услышу — скажу.

Король держит паузу. Ему тоже нелегко. Ведет себя как с равной по чести, но он и с Тором–Громовиком разговаривал бы так же.

— Я выбрал, — объявил, наконец, — Ни зерно, ни оружие, ни машины Мерсии не нужны! Зерно у нас растет, оружие мы можем выковать на машинах не хуже, чем в Кер–Сиди. Машины прослужат лишь небольшой срок, потом сломаются, и понадобятся новые… Потому мне нужны не зерно, не оружие и не машины — а люди, выученные у тебя сидовским наукам. За это я готов платить. За это… и еще за то, чтобы кто–то в следующую зиму удержал Нортумбрию от удара мне в спину. Каждое из этих двух дел для меня равно важно, другие не интересны. Будем ли говорить о цене?

Смолк — а Немайн и сказать нечего. Образ средневекового короля–воителя, сложившийся в голове, рухнул — ярко и звонко, словно свежеостекленное окно, в которое по неосторожности заехали будущей потолочной балкой соседнего дома. Следует что–то ответить… что? Кто еще мог дать такой ответ — в этом времени? Да и в другом? Кажется, ближайший случай в будущем — Наполеон с его «гибель армии — беда, гибель науки — катастрофа», а в прошлом — Аэций, «последний римлянин», спокойно сообщающий поэту, завершающему перевод Гомера на латынь: «Постарайся закончить за год. Столько мы еще выстоим…»

Оказывается, такой король был и в разгар темных веков. Что от него осталось в истории? Чужая память молчит. Видимо, «известен специалистам». Но вот он здесь, живой, во плоти и крови, ждет ответа. Что ж, если король Пенда способен идти в ногу с грядущим — Немайн готова шагнуть навстречу и вспомнить старину, несмотря на то, что прилипчивая маска древней богини от этого пристанет прочней.

Сида сложила руки на груди. Чуть поспешно, чтобы король не успел понять неправильно — поклонилась. В пояс, так, что лоб чуть в столешницу не врезался.

— Спасибо, король, за решение, которого я не ожидала. А теперь… Будем торговаться!

Выпрямилась — скала, за каждую монетку готова биться, как голодная росомаха. Невдомек ей, что у короля всех англов камень с души свалился, и никакой торговли не выйдет. Ей теперь из мерсийца впору веревки вить. У него в голове крутится одно: ученик — не слуга. Ученик, если не глуп, со временем станет мастером! А казна… а что казна? Серебряные рудники еще не истощились!

Анастасия в платье выглядит непривычно. До сих пор ее приходилось видеть только в степном наряде, или вообще в поддоспешнике. А теперь… Суровая рамка, беспоясной негнущийся футляр из африканской парчи, алый военный плащ с поспешно нашитой шелковой вставкой. Что осталось от девчонки, которая пляшет с учебной саблей, аж башня вслед приплясывает, словно сама фехтование осваивает? Той, которая взахлеб читает все, что в детстве не успела — а здесь, на краю земли, оказывается, нашлось? Голова. Волосы. Непристойно обнаженные для гречанки черные струи оттеняет огневая шерсть плаща. Даже странно, как спокойно она приняла местную манеру.

— Теперь ты мне не только сестра, но и дочь! Только не говори, что я теперь старше!

Немайн молчит. Одно дело покровительствовать вере, спорить с церковными иерархами. Другое — объявить символ православной и кафолической веры как свое исповедание. Громко. Публично. Устами, которые, по поверью, не лгут. Врать бесчестно. Изворачиваться некуда. Хорошо тем, кого младенцами крестят! Насколько у них потом веры набирается, настолько и хорошо. А тут… Сказала было, что чувствует сомнение. Так не Пирр, не святая и вечная, что в крепости четыре года провела — Эйра отрезала:

— Сомнение есть всегда.

Вот так. Летом веселая, хоть и чуточку вредная девчушка, что не знает разницы между верить и дышать, получает сестру–сиду. Года не прошло — и кто стоит рядом? Суровое лицо, зрелые мысли. И — воля. Случись что, она ведь действительно удержит маленькую республику в кулаке, привычном к мечу и ложу ручной баллисты.

Потом была купель… Патриарх, помнится, предлагал поступить наоборот: сначала признать сестру, потом креститься.

— Я уже признала Анастасию, — сообщила Немайн, — церемония проводится для сильных людей Камбрии и послов. Так какая разница, что раньше?

И вот теперь — вторая часть церемонии. Белые одежды новокрещеной становятся облачением хранительницы. Немайн всю подготовку пробегала по трактирам, пропировала с дружиной, проговорила с королями–соседями. Теперь должна слушаться подсказок: встань здесь, повернись туда… Вот тащат в алтарь: когда–нибудь его покроет роспись, но теперь храм в храме сверкает белизной. Патриарх в алых праздничных одеждах уже отслужил обедню. Сегодня для Немайн совершается все разом: крещение, миропомазание, потом будет и причастие. Мягкая масляная кисточка в руках Пирра ловко выписывает кресты — на лбу, потом — на глазах.