Андрей Ватагин - Темный.

Вообще, как следует оглядевшись, я понял, что нахожусь в обычном большом подвале с оборудованными в нем камерами, которых было всего три. Я сидел в центральной. Справа кто-то ворочался и сопел, левая пустовала. Остальное пространство было занято винными бочками и какими-то ящиками. Освещалось все это тусклым светом немногочисленных факелов, развешанных по стенам. Короче, довольно унылое местечко, задерживаться в котором мне совсем не хотелось. Достав из-за пазухи монтировку, я решил использовать ее по прямому назначению. Надо заметить, что изъять у меня особо ценные предметы просто невозможно, заклинание я на них наложил что надо — чужой глаз не заметит, чужая лапа не сгребет. Таким образом, при мне, кроме монтировки, осталась фляжка и кошель с валютой. А вот сумку, тесак с ножнами и сапоги кто-то нагло притырил.

Мысленно сказав себе, что свое завсегда сумею найти и возвернуть, я приблизился к решетке и почесал изогнутым концом фомки за ухом. Дерево было старым, но отнюдь не трухлявым. Время, казалось, его только закалило. Хмыкнув, я прошел сквозь решетку и, шлепая босыми ногами по полу, направился в сторону ближайшей бочки, поигрывая монтировкой.

Подобрался к цели вплотную, поддел крышку инструментом, резко нажал. Крышка поддалась легко и, откинув ее, я, сложив руки лодочкой, зачерпнул заветную влагу. Винцо оказалось слабеньким и немного кисловатым, но это не важно — бедное горло требовало срочного вливания жидкости. Если бы выбор зависел от меня, я бы ублажил его пивком, но, как говориться, за неимением… Не чай, и на том спасибо.

Вволю напившись, я утер рот рукавом и громко выдохнул.

— Эй, друг, как ты выбрался? — Донесся из занятой камеры удивленный возглас. — Слушай, дай попить! Мне кроме дурацкого чая и риса сюда ничего не носят!

Я сочувственно покачал головой.

— Да, от чая ничего хорошего не жди, — подойдя к решетке и тщетно пытаясь разглядеть своего собеседника, протянул я. — За что лямку тянешь, любезный? Спер чего, али сдушегубствовал?

— Если бы, — вздохнули за решеткой, — за любовь сижу.

— Что, насильник?

— Да какой я тебе насильник?! — Взвился субъект. — Я жертва обстоятельств! Ну, подумаешь, на меня девка здешнего хозяина запала! Я же ничего такого не хотел! Да и не успел, если быть точным! Как через стену перебрался — сразу сцапали, будто ждали!

— И теперь сидишь, значит? — Хмыкнул я.

— Сидеть мне недолго осталось, — обреченно донеслось из камеры. — Обещались на днях меня того…

— Через что?

— Что через что?

— Ну того, через что? Вешать будут или башку рубить?

— Резать.

— Вены?

— Хуже — хозяйство.

— Так тебя кастрировать собрались?!

— Ага. Говорят, блудником меньше будет. — Мрачно усмехнулся заключенный и тут же сорвался на крик:

— А я не блудник! Я просто мимо проходил, а тут эта своими прелестями трясет да глазки строит! Вот я и повелся!

— То есть, ты не местный, — заключил я.

— Я путешествую с Великой Миссией! — Высокопарно произнес узник.

— Представь себе, я тоже, — пробормотал я, после чего запустил руку через решетку, ухватил своего собеседника предположительно за рукав и перетащил прямо сквозь деревянные планки.

Паренек лет шестнадцати еле удержался на ногах от моего рывка. Его довольно смазливое лицо, с хитрющими узкими зенками и следами недавних побоев, выглядело донельзя ошарашенным. Длинные черные волосы были собраны на затылке в растрепавшийся пучок. Одет же он был в темно-синий короткий халат с рукавами, перехваченный широким желтым поясом, серые мешковатые штаны до колен и популярные здесь деревянные сандалии.

— Ч-что ты сейчас сделал? — Нервно заозиравшись по сторонам, спросил он.

— Ну, ты ведь сам попить просил, а никакой подходящей емкости, чтобы ее в твою клетку протиснуть я здесь не наблюдаю.

— Да, точно, — с интересом разглядывая меня, кивнул он.

Затем, видимо налюбовавшись моей персоной, он кинулся к бочонку и опустил в него голову. В этой позе он простоял не менее двух минут, и я начал опасаться, не утоп ли он там на радостях, но при моем приближении он вынырнул и громко втянул в себя воздух. Постоял, отдышался, после чего снова повернулся ко мне.

— Ты чародей! — Обвиняюще тыкнув в меня пальцем, произнес он.

— Что так заметно? — Притворно ужаснулся я.

— Как ты сюда попал? Ведь всем замеченным в чародействе запрещено попирать своими ногами земли Повелителя Драконов!

— Это почему запрещено? — Возмутился я.

— Понятия не имею, — пожал плечами малолетний узник. — Несколько лет назад вышел указ, гласящий, что все чародеи, обнаруженные в Краю Драконов, должны быть схвачены и переданы местным мандаринам.

— Кому-кому? — Переспросил я, полагая, что не расслышал.

— Мандаринам. Это высшие чиновники Повелителя Драконов! И что они с ними делают никому не известно.

Значит, меня схватили, чтобы передать каким-то там мандаринам. Что-то нынешнее путешествие у меня с самого начала не заладилось. Сначала недолет этот, потом оказывается, что здесь магов не жалуют, причем, как я понял, всех без исключения, вне зависимости от цветовой принадлежности. Эх, дикая страна — дикие нравы!

— А сам то ты, жертва любви, кто будешь?

Прежде чем ответить, паренек поднял подбородок и расправил плечи. Внушительнее выглядеть он не стал, но представился, видимо, по всем правилам местного этикета:

— Я монах из храма Грозовых Туч Есай Цинбо приветствую тебя э-э… чужеземец!

— Эзи. Странник Эзи.

— Необычное у тебя имя. Я на твоем месте не стал бы себя так называть

— Оно с древнего диалекта переводится как перезрелый плод. — Уловив мой непонимающий взгляд, объяснил Есай.

— Действительно? — Недоверчиво хмыкнул я.

На старо луазском, мое сокращенное имя обозначало горе. А полное (Эзенгрин то бишь) — горе врагам моим. У папаши было чудное чувство юмора! Слава предкам, старо луазский вот уже пару тысяч лет, как мертвый язык.

— Что теперь будем делать? — Спросил монах.

На монаха, как раз, он был похож меньше всего — его роже критически не хватало смирения и одухотворенности.

— А что теперь? — Пожал плечами я. — Я пойду по своим делам, а ты к себе в клетку возвращайся. У тебя, вон, скоро серьезная операция намечается.

— То есть как? — Опешил Есай.

— А в чем дело? — Невинно поинтересовался я. — Ты пить просил? Я тебя напоил? Чего тебе еще надо?

— Но мой… — Монашек залился румянцем, прикрыв ладонями пах. — Ты не можешь меня здесь оставить!

— Ты думаешь?

— Разумеется! Без меня, у тебя никаких шансов отсюда выбраться!

— Я выбрался из клетки. Остальное — тоже не проблема.

Есай ненадолго задумался, а затем на его физиономии появилась плутоватая ухмылка.