Хорхе Борхес - «Если», 1994 № 02

Сперва сквозь дымку замерцали огоньки, потом показались макушки деревьев, которые являли собой жутковатое зрелище. Высокие и тонкие стволы венчали клубки щупальцев, на концах которых торчали, словно змейные головы, крошечные листочки. Деревья были ярко-красного цвета. Под ними мелькали желтые пятна, чья поверхность то и дело покрывалась рябью. Я понял, что вижу водоемы, однако чем они заполнены и отчего по ним пробегает рябь, определить не сумел.

У моих ног распростерся город — чудовищное нагромождение цилиндров, лежавших горизонтально и собранных в пирамиды по три, пять или десять. Мне трудно описать его так, чтобы вы вообразили, о чем идет речь. Хотя… Представьте себе, что у вас имеются в достаточном количестве водопроводные трубы. Вы кладете три штуки рядом, потом пристраиваете сверху две и еще две; или так — внизу пять, затем четыре, три, две и одна. Представили? Вот так все и выглядело. Над этими цилиндрами возвышались башни, минареты, купола и совершенно невозможного вида статуи. Рядом со зданиями, что светились всеми оттенками розового, росли кошмарные деревья, похожие на многоголовых гидр, стерегущих логово гигантских червей.

Несколькими футами ниже лестница переходила в исполинскую арку, столь же неземную, как мост, что переброшен через Хель к Асгарду. Арка упиралась в вершину самой высокой пирамиды и как бы растворялась в ней. Ужасный город, обитель демонов…

Беглец прервал рассказ. Его глаза закатились, он задрожал, прошептал что-то неразборчивое, и шепот был словно отзвуком того шелеста, который мы слышали в лесу. Я положил руку на лоб страдальца, моля без слов, чтобы он очнулся.

— Черт побери! — выдавил наконец Стэнтон. — Они не отпускают меня. Но поздно, поздно! — воскликнул он, а затем, как ни в чем не бывало, продолжил свое повествование: — Я пересек мост и приблизился к той пирамиде. На мгновение меня окутал голубой мрак. Я ступил на винтовую лесенку, спустился по ней и оказался… за неимением лучшего придется назвать то помещение комнатой. Я по-прежнему стоял на лесенке, но мрак рассеялся, и теперь можно было осмотреться. Пол комнаты находился в сотне футов подо мной, стены-полумесяцы величественно возносились к невидимому краю пропасти; помещение заполнил диковинный алый свет, слегка напоминавший тот, каким сверкает опал. Заинтригованный увиденным, я поспешил вниз и вскоре очутился на полу. Вдалеке высился алтарь; основаниями для его резных колонн с многочисленными завитками служили изваяния неведомых чудищ. Сам алтарь был вытесан из громадного пурпурного камня, который изобиловал барельефами. О, не спрашивайте меня, что они изображали! Человек не в состоянии воспринять их; они были для меня все равно что тени, рыскающие в аду. Мой рассудок не улавливал ни формы, ни содержания, тем не менее они каким-то образом запечатлелись в сознании, вызвав смутные образы древней вражды, яростных схваток между мерзостными тварями, побед, одержанных в насыщенных испарениями джунглях, гнусных обрядов и церемоний…

Внезапно я ощутил присутствие живого существа. Оно притаилось на верху алтаря, в пятидесяти футах над моей головой. Я чувствовал его каждым волоском, каждой клеточкой кожи. Живое существо, бесконечно ужасное и бесконечно злобное! Оно выжидало удобный момент, чтобы напасть, и оставалось невидимым. Позади меня сиял голубой свет. Как будто по наитию я попытался вернуться на лесенку, но не тут-то было. Страх перед невидимым наблюдателем подхватил меня, закружил, как водоворот, и швырнул прямо в круг света, а затем повлек дальше, мимо цилиндров, мимо красных деревьев и выложенных камнями канав. Мне бросилось в глаза, что цилиндры сильно смахивают на стволы неких каменных эвкалиптов, а причудливая резьба напоминает фантастические переплетения орхидей. Эти цилиндры поражали и повергали в ужас. Им следовало исчезнуть заодно с динозаврами. Они потрясали воображение и сводили с ума.

В них имелись отверстия, подобные тем, что встречались мне при спуске в стене пропасти. Я проник в одно из таких отверстий и попал в просторное помещение со сводчатым потолком футах в двадцати от пола. В потолке виднелась щель, сквозь которую проступали очертания похожей комнаты наверху. Помещение заполнял все тот же алый свет.

Неожиданно я споткнулся. По спине у меня побежали мурашки, сердце пропустило удар. Я протянул руку и коснулся чего-то холодного и гладкого, что вдруг шевельнулось, и я опрометью кинулся прочь, исполненный отвращения, которое отдавало безумием. Когда я пришел в себя, то увидел, что по-прежнему нахожусь среди каменных цилиндров и красных деревьев; желая поскорее вернуться к храму с чудовищным алтарем, я огляделся по сторонам. Меня терзал страх, схожий, должно быть, с тем, какой испытывает, попадая в ад, душа грешника. Голубая дымка стала плотнее и ярче, цилиндры тоже заблестели и засверкали, и внезапно я догадался, что наверху, в моем мире, наступили сумерки и что уплотнение дымки — сигнал обитателям бездны просыпаться. Я поспешил спрятаться за видневшимся в двух шагах от меня изваянием, подумав, что, может быть, мне удастся отсидеться за ним и переждать опасность. Вдруг послышалось невнятное бормотание, которое постепенно переросло в громкий шепот. Я выглянул из-за статуи и заметил на улицах подземного города множество огней. Они появлялись из отверстий в цилиндрах и кружились в воздухе, на высоте, как мне показалось, от двух до восьми футов — мелькали туда-сюда, чинно проплывали парочками, останавливались и перешептывались и при этом оставались не более чем огнями.

— Огни-призраки! — выдохнул Андерсон.

— Вот именно, — произнес рассказчик. — Впрочем, они явно были живыми, обладали сознанием и волей. Самые крупные из них достигали в поперечнике двух футов. В центре каждого помещалось ядро, красное, голубое или зеленое, окруженное чем-то вроде ореола, за которым начиналась пустота; но чувствовалось, что это впечатление обманчиво, что в действительности пустоту заполняют могучие тела. Я напрягал зрение, надеясь все-таки разглядеть их, но тщетно.

И тут нечто холодное и тонкое, будто плеть, притронулось к моему лицу. Я резко обернулся. За спиной у меня висели четыре бледно-голубых огня. Они рассматривали меня — да, рассматривали, словно у них были глаза! Другое невидимое щупальце легло мне на плечо. Ближайший из огней что-то прошептал. Я закричал. Неожиданно всякий шепот на городских «улицах» стих. С трудом отведя взгляд от бледно-голубой четверки, я высунул голову из-за статуи: к моему укрытию поднимались миллионы огней! Скоро их собралось столько, что мне почудилось, будто я очутился на Бродвее. Дюжина щупалец коснулась меня, и я закричал снова, а потом провалился в темноту, потеряв сознание.