Ким Сатарин - Вторая радуга

— Ты чем перед этим занимался? — спокойно спросила Ольга.

Юноша чуть было не брякнул, что спрашивать ей незачем. Девушка, живущая с ним в одном доме, прекрасно знала его распорядок дня и видела, что он готовил большую работу по истории Материнского Мира. Однако, раз знала, но спросила, то вопрос должен был иметь смысл.

То, чем они с Аникутиной занимались, было не столько медитацией — сосредоточением на своем внутреннем мире — сколько постижением жизни древесного мира. На удивленный вопрос юноши, сразу же осознавшего различие, девушка невозмутимо ответила, что к одной цели может вести множество дорог. А им, жителям леса, куда разумнее для начала использовать то, с чем они лучше всего знакомы, оставив сокровенные тайны человеческой души жителям городов. И вот Ермолай, уже не в первый раз, не мог постигнуть судьбу дерева, из семени которого выросла сосна, перед которой он сидел на пятках сплетенных ног.

Быстро прокрутив в голове все свои действия перед походом в тайгу, юноша вдруг вспомнил. Хлопнув себя по лбу, он вскочил на ноги и засунул руку в карман. На его ладони лежала забытая флэшка. Забытая в кармане; все прочие предметы современной цивилизации он выложил. Одежда, как говорила Ольга, никакого значения не имела, а вот компас, часы, любое оружие, даже перочинный нож, могли начинающему помешать слиться воедино с лесной сущностью-душой.

Наставница его ничего не сказала, и он, вновь усевшись в традиционную медитативную позу, попытался соединить свой дух с душой возвышающейся перед ним сосны. Пару раз у него получалось, но соседка достигала куда больших успехов. Впрочем, дочь шамана советовала однокласснице не обольщаться. Женщины отличались от мужчин, и если начальное постижение одухотворенности природы давалось им легче, мужчины куда успешнее обучались использованию своих возможностей для реальных изменений.

Сегодня не получалось ничего. Харламов с трудом, но сумел изгнать из головы посторонние мысли. Вернее, он их даже не изгнал — засунул в дальний угол сознания, где позволил им течь, сплетаться и завихряться, превращаясь в калейдоскопический поток образов. Он как бы спал наяву, одновременно и видя сон из собственных мыслей, и наблюдая ленивое движение древесных соков под нагретой дневным теплом корой, и ощущая настороженные движения прячущейся в кроне белки…

— Ермолай, — позвала Ольга, и когда он повернулся к ней, тихо попросила:

— Не надо…

Юноша не понял, к чему относились её слова, но девушка уже встала и неожиданно сказала, глядя на Инну:

— Вы продолжайте… чего хотели, а я пойду, — и ушла, несколькими шагами обогнув поваленное дерево и растворившись среди частокола стволов.

Он недоуменно смотрел ей вслед и вдруг почувствовал, что соседка села к нему на колени и обняла. Вообще сидеть на подогнутых под себя ногах для русского человека не столь привычно, а уж когда на тебя еще и садятся… Он даже охнул от неожиданности и неудобства. Глаза одноклассницы, до того полуприкрытый и сонные, мгновенно оживились. Она поднялась и спросила:

— Тебе так неудобно? Сядь на дерево.

Юноша приподнялся, чувствуя себя крайне неловко. Только что что-то случилось, доказательством чего стали неожиданные поступки девушек, но он абсолютно не понимал — что. И это непонимание его неожиданно разозлило.

— Может, ты мне скажешь, что произошло? Отчего вдруг Ольга убежала, а ты вдруг вся размякла, как после стакана водки? Почему я не заметил, отчего?

Инна вся покраснела, отвернулась, и зло сказала:

— Какие все-таки вы, парни, сволочи…

— Ладно, — согласился охотно Харламов, — и мы все сволочи, и я, отдельно взятый, тоже. Но ты мне объясни-таки, будь добра, что я такого сделал. Может, я после того буду немного меньшей сволочью?

— Не будешь, — с разочарованием, но уже миролюбиво возразила соседка. — Это в твоей природе заложено. Прости, что обозвала тебя, это я сгоряча.

Она потупилась, и глядя в сторону, медленно проговорила:

— Ты отдал нам с Олькой бессловесный приказ — стать твоими женщинами. Она смогла не подчиниться, я — нет. И лишь когда я тебе коленки придавила, ты приказ отменил. И сам этого не заметил, ни первого, ни второго…

— Я…, — Ермолай не знал, что сказать.

Отчего-то ему было стыдно перед Инной, и совсем не стыдно перед Ольгой. Да, он её хотел, она ему нравилась и она его манила, как волнующая загадка. И пусть она знает о его чувствах. А вот соседка…

— Ну да, ты старался об этом не думать, честно старался воспарить духом в верхний мир. Наверное, у тебя получилось даже больше того, на что Олька рассчитывала, — задумчиво проговорила девушка. — Я верю, Ермолай. Только не знаю, стоит ли продолжать наши занятия. Ведь в следующий раз может случиться что-нибудь посерьезнее…

Назад они шли, уже не разговаривая. Юноша выбрал путь напрямик: чутье говорило ему, что с высоких мест снег уже сошел. И они действительно дошли до поселка быстрее Ольги, догнав её ещё в лесу, так что по улице шли уже втроем. Девушки друг на друга не глядели, а юноша молчал, не находя слов. У калитки они попрощались с соседкой, и на пороге дома Ольга неожиданно сказала:

— Инна добрая. Многие девушки на её месте на тебя бы смертельно обиделись.

Он не стал спрашивать, за что. Как-то разом юноша гораздо лучше стал понимать окружающих. Но себя, как он думал, он понимал намного хуже. И с этим предстояло что-то сделать — и как можно быстрее. Обратиться он мог только к отцу: не с рассказом о том, что случилось, нет. Пожалуй, рассказать об этом он смог бы только Ольге, если бы подобрал нужные слова, конечно. Но она и так знает. Возможно, она знает даже больше, чем он. К отцу же он мог обратиться за советом — что делать в такой вот ситуации, когда он вне своей воли совершает некие действия, сам того не замечая.

Ермолай, будучи пареньком начитанным, догадывался, что ситуация в данном случае наверняка не уникальная. Но он-то оказался в ней впервые, да ещё совершенно неожиданно.

— … Так что я сам не заметил, что делаю. У меня впервые получилось почувствовать зверьков вокруг, и вдруг девчонки мне говорят, что я на них сильно действую, и что пора прекращать. Это как, папа, нормально? Или действительно стоит прекратить?

Николай Владимирович снял очки, зачем-то их протер, затем заложил закладки в разложенные по столу листы бумаги, аккуратно начал их складывать.

— Я надеюсь, девчонки на тебя не обиделись? Или?

— Да вроде нет. Ольга попросила больше так не делать. А Инна поначалу обиделась, но затем вроде успокоилась. Да, батя, ещё одно. Когда возвращались, я пошел напрямик, верхами. Я откуда-то знал, где летние тропы уже открылись. Это может иметь какое-то отношение…

— Самое прямое, — перебил его отец, закончивший наконец возиться с бумагами. — Ольгу позови. А сам приходи, когда я её отпущу.