Юлиана Суренова - По ту сторону гор

— Поехали, что ли? — спросил второй, в то время как третий, не спускаясь с седла, наклонился, чтобы вновь схватить свою добычу, словно коршун смертоносной когтистой лапой.

Юноша лишь сжался, ожидая, когда это случится. Он больше не сопротивлялся. У него не осталось сил сопротивляться.

Еще миг назад он мог бы убежать. У него был шанс. Но он им плохо воспользовался.

Врата замка повелителя ночи были по-прежнему приоткрыты. Они звали к себе, сулили избавление. Если бы ему удалось добраться до них…

Он был совершенно уверен, что кочевники не осмелились бы последовать за ним.

Всего-то несколько шагов.

Но кто даст ему их сделать теперь?

Царевичу доводилось многое слышать о кочевниках, их нравах и обычаях. Ничто не мешало им играть с пленником, как кошка с мышью, без жалости убивая безоружного. Никто не мог их остановить, когда их глаза заволакивала кровь горячей сечи. Но стоило речи зайти о богах и жертвоприношениях, как они становились послушными, точно охотничьи псы, готовые всю ночь тащить придушенную, но еще живую, трепещущую добычу к ноге своего господина.

Но в тот миг, когда царевич уже смирился с неминуемым, он услышал осторожное покашливание.

— Не хорошо брать чужое. Даже если оно плохо лежит, — хмуро глядя на кочевников, проговорила ведьма, которая, как оказалось, никуда и не исчезала, просто тихо стояла в сторонке и наблюдала за происходившим, пока не решила, что пришло время вмешаться.

В первый миг воины ошарашено глядели на нее, не понимая, как не заметили раньше. Но затем, поняв, что это всего лишь старуха, пренебрежительно скривились в усмешке.

— Шла бы ты своей дорогой и не вмешивалась в чужие дела, пока они и тебя не коснулись.

— Да дело-то и так мое, — усмехнулась та. И было в ее голосе что-то такое, что заставило руку, державшую пленника, нервно дернуться. — Давай, отпускай парня. И езжайте, откуда явились.

— А то — что? — кочевники набычились. Какое бы чувство угрозы ни исходило от этой старухи, сгорбленная женщина со скрюченными руками не могла представлять для них никакой угрозы. — Умрешь у нас на пути, чтобы досадить?

Двое других хохотнули, но как-то неуверенно, нервно.

— Ладно, сами напросились, — ее голос еще не отзвучал, а пальцы, удерживавшие юношу, уже разжались.

Он упал на землю, перекатился через голову и, откатившись в сторону, уже собирался вскочить и броситься бежать, но тут его глаза обратились назад. То, что Алиор увидел, заставило его, похолодев, застыть на месте, не в силах даже шевельнуться.

Дико заржав, напуганные лошади бросились бежать. Их всадники попадали в снег серыми куцехвостыми волками, закрутились на месте, пытаясь сбросить с себя людские одежды, связывавшие их лапы. Они огрызались, скалясь друг на друга, но, увидев юношу и стоявшую у него за спиной старуху, не набросились на них, стремясь в крови утопить свою ярость, а, поджав хвосты, заскулили. В их глазах был ужас.

Они покорно ждали, что будет дальше.

— Вот что, — хмуро проговорила ведьма, — бегите-ка отсюда так быстро, как только можете. Если до рассвета успеете покинуть владения моего господина, станете вновь людьми. А не успеете — так и останетесь на всю жизнь волками.

Она едва успела договорить, как волки, сорвавшись с места, бросились прочь.

— Сразу бы так, — проводив быстро несшиеся к горизонту точки, проворчала старуха.

Алиор не мог выдавить из себя и слово, только сглотнул подкативший к горлу комок.

А в следующее мгновение вдруг повеяло таким лютым холодом, что дыхание замерзло на губах, а все тело обожгло, как если бы его опустили в расплавленный металл.

На несколько мгновений, которые, как казалось, растянулись на целые века, над землей воцарилась воистину мертвая тишина, которую не смел нарушить ни стук сердца, ни шорох дыхания.

Юноше уже начало казаться, что он умер и, незаметно для себя перенесся в мрачный подземный мир смерти.

И все равно любопытство оказалось сильнее страха, и Алиор осторожно закрутил головой, оглядываясь вокруг.

В какое-то мгновение он подумал, что ведьма заколдовала и его, превратив в какое-то животное. Но нет. Его руки были человечьими.

Каково же было его удивление, когда он увидел, что ведьма, которая только что, не ударив рукой об руку, обратила в бегство троих снежных кочевников, как какая-то служанка упала на колени и застыла, в страхе пряча глаза.

Душа юноши сжалась в комок, когда он увидел стоявшего перед ведьмой.

Он выглядел человеком. Во всяком случае, на первый взгляд.

Цвета крыла ворона волосы обрамляли лицо, но не доходили до плеч, на которых лежал длинный, до самой земли, плащ. Черные, без единого светлого пятна одежды скрывали тело, оставляя незащищенными лишь кисти рук с холодной белоснежной кожей, и лицо, наделенное строгой красотой твердых, четких линий: широкие, резко очерченные скулы, прямые, как две стрелы, брови, высокий лоб, тонкие, лишенные всякой чувственности губы.

Однако заворожено глядевшему на пришельца юноше казалось, что он видит нечто большее, чем людские черты — огонь, но не раскалено-красный, а замерзший до синевы, вода — все еще жидкая, но уже куда более тягучая, и воздух, твердый, как лед.

По людским обличьем скрывалось такое властное могущество, несгибаемая сила, что Аль не сомневался: перед ним повелитель ночи.

— Ты! — мрачно бросил он ведьме.

— Прости меня, господин, прости! — та сжалась в комок, пряча лицо в складках юбок. — Накажи, если я провинилась в твоих глаза, но прости!

Ничего не говоря, бог отвернулся от нее. Его взгляд упал на юношу, который заставил себя встать и выпрямиться, откидывая назад голову.

Его страх исчез, когда он увидел, что бог тьмы, показавшийся в первый миг гигантов, на самом деле невысок ростом — Алиору оказалось достаточно вытянуться, вставая на цыпочки, чтобы не смотреть на него снизу вверх.

"Кочевники были куда страшнее", — мелькнуло у него в голове. Он ни на миг не сомневался, что те его убьют. От повелителя же ночи не исходило никакой угрозы. Он просто смотрел, изучая стоявшего перед ним смертного, ничем не выражая недовольства его непочтительным поведением, возможно, не обращая внимания на брошенный вызов. Глаза мерцали светом далеких звезд, глядя отрешенно и безразлично. Черты лица были совершенно неподвижны, что делало его похожим на каменную маску, пусть прекрасную в своем совершенстве, но мертвую.

Аль не знал, сколько прошло времени — мгновение или вечность — прежде чем бог ночи проговорил, обращаясь к ведьме:

— Верни его туда, откуда принесла, — его голос, похожий на шорох ветра, был глубоким, вбирая в себя множество тонов и оттенков. А еще в нем была сила, заставлявшая прислушиваться даже того, кто не желал слышать.