Юлиана Суренова - По ту сторону гор

— Умение тут ни при чем. Скорее уж везение.

— И что же, выходит, ты теперь вокруг этих мальчишек должна будешь кружить, пока они тебя не отпустят?

— Ну, это ненадолго. С их-то умением попадать в беду. Вот прямо завтра и откуплюсь.

— Завтра? — в голосе домового послышалось удивление. — А что случится завтра? Они, вроде, от меня уходить не собирались. За неделю вперед расплатились. Если же ты имеешь в виду, что для того, чтобы попасть в беду, им и уходить не надо, то ошибаешься. Плату мы с женой взяли, стало быть, они гости, а о гостях заботятся. Таков закон.

— Ну что ты все заладил: закон, правило… — ведьма небрежно махнула рукой. — Вы, вечерники, слишком много смысла придаете пустякам!

— Закон — не пустяк! — недовольно рыкнул домовой. — На нем мир держится! Так говорят наши хозяева!

— Ну, а нашему повелителю на законы наплевать. И нам, стало быть, тоже.

— Но что-то же тебя удержало от того, чтобы просто убить этих странников. Нет, вместо этого камнем их повязать пыталась.

— Да, так было бы проще, — признала ведьма. — Только господин мне запретил.

— Зачем они ему? — удивился трактирщик.

— Незачем. И вообще, скорее навредят, чем помогут.

— И даже понимая это, ты их не трогаешь? — его удивление росло. — Если бы речь шла о моих хозяевах…

— Не равняй меня с собой и, тем более, наших повелителей. Вечерние боги — не чета господину ночи.

— Да уж. Ваш хозяин не нуждается в защите. Скорее, от него нужно защищать всех остальных. Сколько раз он побеждал в бою владыку дня?

— Он не считает победы.

— А не проиграл ни одного сражения?

— Еще чего не хватало!

— Вот-вот, — домовой потянулся, расправляя затекшие плечи. — А, может, ему надоело все время выигрывать.

Ведьма презрительно фыркнула:

— Ну ты… говори, но не заговаривайся! Надоело выигрывать! И что ему теперь, самому противнику помощников подбрасывать, чтобы хоть как-то изменить соотношение сил?

— А что?

— Нет, ты точно не в своем уме! Кто же так делает? Твои повелители?

— Боги вечера не воюют.

— Ну конечно…! Как же я могла забыть! Им не хватает смелости даже на то, чтобы занять чью-нибудь сторону!

— Им хватает ума не делать этого! — в голосе домового зазвучала нескрываемая злость. — И не оскорбляй моих хозяев, ведьма!

— Долг платежом красен! Или ты не оскорбляешь моего, выставляя безумцем?

— Я этого не говорил! Я…

— Так, — внизу раздался третий голос, заставивший спорщиков вмиг умолкнуть. Из трактира медленно вышла женщина.

В ней тоже было трудно признать давешнюю старуху. Тряпье сменил длинный, до земли атласный сарафан, такой яркий, что его цвета не смогла погасить даже ночная мгла. Волосы спускались с непокрытой головы вниз, по прямой, как спица, спине длинной рыжей косой, толщиной в руку — мечта любой девки. Аль не видел ее лица, но, судя по по-девичьи стройной фигуре и хотя и недовольно ворчливому, но все равно звонкому голосу, она помолодела на целую жизнь, став их старухи молодой женщиной.

— Ни днем ни ночью покоя от вас нет!

— А я что, я ничего, милая! Я уже нем, как рыба. И вообще нету меня тут, — и, едва договорив, домовой исчез, рассеявшись во мгле, точно дым от погасшего костра.

— Все мужчины одинаковы: стоит оказаться между двух женщин, как тотчас улетучиваются, — проворчала ведьма.

— А ты моего мужа не виновать! — строго бросила ей трактирщица.

— Да ладно тебе, Кира, успокойся. Я на твоего мужика глаз не кладу.

— Потому что ненавидишь все мужское племя скопом, делая исключение разве что для своего господина. Только для него-то ты — лишь кукла, слепленная им из пустоты.

Глаза ведьмы зло сверкнули:

— Не доводи меня. Ты знаешь: ночная сила скора на месть.

— Ой, напугала! Я прямо дрожу, как травинка на ветру! — та подбоченилась, выставив вперед грудь. — Или забыла, как прошлый раз добиралась до дома пехом?

— Я-то помню. А ты помнишь, сколько времени тебе понадобилось, чтобы вновь косу отрастить? Хочешь, чтоб я вновь все космы тебе повыдергала?

— Хватит, Ядвига! Меня твои угрозы не страшат! Но и драться, словно две торговки на потеху зевакам я не собираюсь. Так что говори, зачем приходила, и скатертью дорога!

— Так я уж все сказала.

— Не думаешь же ты, что я поверю в эти истории про камень-перевертышь? Да разве ж может он, твое порождение, иметь над тобой какую-то власть?

— Твой муж поверил.

— Мужчины они все доверчивы. К тому же, им не придет в голову, что можно городить огород посреди пустыря.

— Да, далеко им до нас.

— Далеко ли близко, только меня ты не проведешь.

— Какое тебе дело до этих людей?

— Муж сказал: мы взяли плату. Они — гости. А, значит, под нашей защитой до тех пор, пока не переступят порог трактира.

— Да не собираюсь я их выманивать! Пусть хоть навечно остаются!

— Хрен редьки не слаще. Я не люблю, когда меня используют. Тем более втемную. Итак, Ядвига?

— Да не нужна ты мне! И эти двое не нужны! Я и так из-за них уж раз против воли господина пошла. Хорошо хоть, что оказалась бессильна что-либо изменить. Сильная у них судьба. А то ждало бы меня наказание, почище встречи с тобой!

— Да уж, повелитель ночи скор на расправу. Но если все так, как ты говоришь, в чем же дело?

— В третьем.

— В ком? — переспросила кикимора.

— В третьем страннике. Они вышли из леса втроем. Только двое к трактиру пошли, а третий — в город.

— И что же?

— И то. Трактиру ведь нужен новый хозяин.

— А тебе что с того за выгода?

— Это уж мое дело.

Аль ждал, что кикимора станет продолжать расспросы. Ему было не просто любопытно узнать ответ, хотя и это тоже. Он должен был понять, в чем тут дело.

Царевич не верил в бескорыстие ведьмы, более того, постоянно ждал от нее подвоха. Однако к его немалому удивлению и еще большей досаде хозяйка трактира лишь хмыкнула, качнув головой, после чего произнесла:

— Наша вражда была всего лишь бабской склокой. Посмотрим, каким может быть сотрудничество двух умных женщин.

Одарив ее довольной улыбкой и получив в ответ такую же — пусть недоверчивую, но и не враждебную, ведьма села на свою метлу и была такова.

— Вот запутала так запутала, — качая головой, проворчала кикимора. — Теперь сама, небось, не знает, как распутать… — а затем она повернулась лицом к трактиру, подняла голову, устремив взгляд на чердачное оконце и крикнула, обращаясь к застывшему в полумраке юноше: — Ну что же ты? Просыпайся скорее! Жизнь не будет ждать, пока ты разберешься в своих снах!

Юноша и сам не понял, что именно его разбудило — слова кикиморы или Лот, принявшийся тормошить его за плечо. Единственное, что он помнил — это что сон какое-то время продолжал его удерживать, упрямо не желая отпустить, убеждая, что он — единственное, что существует на самом деле, а все остальное — лишь приснилось.