Тамара Воронина - Перемещенное лицо. 3. Не Квадра

Аль похлопал его по плечу и почти ласково сказал:

– А далеко они уйдут, если у нас есть Шарик, способный оборотня учуять за две мили?

– Тррр-рр-и! – согласился Шарик. Наверное, это было нечто вроде «вот именно». Дан погладил его лоб. Под другую руку немедленно подсунулся другой лоб – собачий. Шарик снисходительно покосился на Черныша, просвистел что-то и приглашающе потопал к дороге. В общем, правильно. Хотя и темнеет уже, не стоит устраивать привал там, где только что убили человека. То есть эльфа.

С оборотнями проблем не возникло вообще: одного ударом лапы зашиб Шарик, другого успели поймать и повесить без их помощи, а трансформация не спасала оборотней от смерти от удушья. И они продолжили охоту на эльфов.

Второй эльф оказался гораздо умнее и согласился с покаянием явиться пред светлые властительские очи, третий сдаваться не намеревался, так что Дан, отстранив Аля и тем более остальных, вытащил меч. Эльф дрался так отчаянно и умело, что Дан успел устать, прежде чем катана рассекла ему плечо едва ли не до половины груди. Никакой романтики. Меч застрял, и Дан не успел увернуться от фонтана крови. Это было, в общем, привычно, и, убедившись, что в голубых глазах эльфа жизни не осталось, отправился в ручью отмываться, предоставив друзьям возможность хоронить очередного убийцу.

Он прополаскивал куртку, когда подошел Лиар.

– Можно поговорить?

– Само собой. Что-то случилось?

– Ты случился, – пробормотал демон. – Я чувствую… ты мне все равно не доверяешь. И я знаю только один способ доказать, что я не враг.

Приехали. Дан едва успел поймать куртку, поплывшую вниз по течению, хорошенько ее выжал и повернулся к Лиару. Способ был ясен: умереть. Желательно за Дана. Чтоб он осознал и покаялся. А это пришло в простодушную голову Лиара? Дан и спросил, используя выразительные русские артикли чаще, чем следовало бы. Демоны быстро учатся понимать устную речь, так что и этот должен уже усвоить хотя бы несколько исконно русских слов. Лиар краснел и бледнел. Ага. Дошло.

– Нет, – промямлил он. – Я не хочу, чтобы тебе было плохо… Я… я не знаю даже, чего я хочу. Чтобы ты мне верил. Я хочу быть твоим другом, Дан. Ну не так, как Аль или Шарик. Но ты мне нужен!

Последние слова он произнес уже с отчаянием.

– А я тебя гоню, да? – осведомился Дан. – Пинками или насмешками? Или еще как-то? Ты не сможешь стать частью Квадры, малыш, но разве…

И тут обрушилось. Дан так и не понял – то ли небо упало сверху, то ли земля вывернулась наизнанку, дыхание пропало, сердце перестало биться, глаза – видеть, уши – слышать, мозги – не только думать, но и вовсе функционировать. Дан вроде бы и не терял сознание. Ему ни больно не было, ни страшно, было еще хуже – никак. Словно его уже нет, но он еще осознает что-то, вроде даже находясь вне собственного тела. Пространство искривилось, время остановилось.

Сначала появились звуки, обыденные, привычные – чьи-то голоса, шаги, шорохи, скрипы. Потом включилась соображаловка, но соображать еще не начала. Потом возник свет.

– Очухался, – сообщил кто-то непочтительно. – А ты говорил, он и не такой удар выдержит.

– И выдержал, – ворчливо подтвердил еще кто-то. – Главное, мы успели. А он нам в особенной сохранности и не нужен.

Дан обиделся. Как это – без сохранности? Мы так не договаривались.

Обычная комната. То есть не совсем обычная, а в бревенчатом доме, какие строили далеко не в каждом районе империи. Старый дом – дерево потемнело и мелко растрескалось. Дан был основательно примотан то ли к низкому столу, то ли к высокой лавке, но примотал как-то странно – только посередь живота, словно ремнем пристегнут, руки-ноги были свободны, хотя двигаться не особенно желали. Адски болела голова. В ней шла мировая война: стреляли пушки, взрывались гранаты, грохотали пулеметы, завывали падающие бомбы. Сопровождалось это и зрительными эффектами: обстановку он видел сквозь снопы искр и радужные пятна. Слышал – сквозь канонаду, но достаточно отчетливо. Словно он и эти ощущения были раздельны.

Над ним склонилось чье-то лицо. Определенно незнакомое. Стандартное. Плюнь – попадешь в такое. Дан и плюнул – и попал. Лицо исчезло с небывалой скоростью, а прилагавшаяся к нему рука дала ему ощутимую пощечину. Но все равно было смешно, и он улыбнулся. Вот и докажи врагу (друзья привязывать бы не стали), что ты не героя-партизана на допросе у фашистов из себя изображаешь, а по-дурацки проверяешь банальный фразеологизм. Ну-ну. Вопли насчет «ты об этом еще пожалеешь» показались несерьезными, потому что еще неизвестно о чем он вообще должен жалеть. Может, о том, что на свет родился. И что им от него надо.

Впрочем, как раз это объяснили быстро. Над ним склонилось другое лицо, тоже вполне заурядное, но в него Дан плевать не стал. Слюна кончилась. Пересохло не только во рту и горле, но вроде как даже и в желудке.

– Ожил? Разговаривать можешь?

– Запросто, – скрежещуще сказал Дан. Ему догадливо дали напиться, и голос прорезался. – Могу. Прекрасная погода, не правда ли? Это я не издеваюсь, я поддерживаю светскую беседу.

– На самом деле погода паршивая, – усмехнулось лицо. – Холодный дождь и ветер. Ну что ж, соображаешь хорошо.

Дан в этом сомневался. Какое там хорошо, когда голова трещит. Но спорить он не стал, раз считают так, зачем разочаровывать. Успеется.

– Ну так о чем мы будем беседовать? – поинтересовался он. – Об учении Тиамара Фианора?

Лицо перекосилось.

– Угрожаешь? Не в твоем положении!

Ага. Образованный, Фианора читывал, знает, что за все приходится платить. Дан мило улыбнулся. Пусть считает, что угрожаю. Что было-то? Ловили киллеров. Поймали. Убили. Лиар подходил расстроенный, что ему не доверяют. Потом жахнуло – и вот, поперек живота привязан. Как был, в одних штанах и сапогах. Без меча. Вообще без оружия, иначе руки бы привязали. Почему, кстати, оставили свободными? А вдруг в горло вцепится или нос оторвет?

– Хорошо, – согласился он. – О чем говорить? Философия вас не увлекает, литература не увлекает меня. Можно о холодном оружии или фехтовании.

– Мы будем говорить о Нируте Дане. И ты будешь рассказывать нам все, что знаешь о нем.

Фу ты… Это мы уже проходили лет тридцать назад. Потом еще была такая специфическая тренировка психики: соседство с несвежим жмуриком в течение продолжительного времени.

– Это можно, – одобрительно заявил он. – Он любит поспать, но воспитывает силу воли и потому за шиворот поднимает себя не позже восьми утра. Если ему приходится вставать на рассвете, лучше стараться его не раздражать, может и в нос прилететь. Ну, всякие гигиенические процедуры, потом обильный завтрак… он вообще пожрать любит, предпочитает мясо. Любит сладкие фрукты и сладкие вина, вообще сладкое любит – печенье там или пироги…