Тамара Воронина - Душа дракона

Конечно, дракон летел на такой высоте, какой Диль ни в одном цирке не видывал, ну и ничего, зато он по тонкому деревцу без перша шел, а ведь сто лет не хаживал, разве что между парой сараев канат натягивал, и то давненько – и ничего, справился. Он умел держать равновесие. Как оказалось, даже сидя верхом на драконе.

Мысль показалась настолько забавной, что он не выдержал, засмеялся, и тут же понял, что именно его смеха Лири не хватало, она чуточку расслабилась, перестала трястись, но на всякий случай – на какой? – Диль ее не выпускал. Вот когда Франк решит приземлиться, хотя бы одной рукой придется ухватиться за гребень.

По сторонам он не смотрел, бросил один взгляд вниз – летели очень высоко и очень быстро. Очень. Деревья казались кустами, дома – игрушечными. Не будь Лири так напугана, Диль бы точно полюбопытствовал, а так все внимание пришлось тратить на нее.

Она боялась высоты – но шла по тонкому деревцу над пропастью, дно которой терялось в тумане. Боялась – но не пыталась больше вырываться. Маленькая мужественная девочка.

А приземление было вовсе не таким, как взлет. Как ни старался Франк, тряхнуло здорово, Лири начала соскальзывать, но Диль успел ее подхватить, перевернуться, сгруппироваться и в итоге только крепко ударился раненым плечом. Остаточная боль на секунду ослепила, но лишь на секунду. Он тут же встал, поднимая Лири, а она обняла его крепко, как ребенок обнимает отца, прижалась и замерла. Кай изящно соскользнул наземь, принял Илема и улыбнулся: у вора горели глаза. Он был почти счастлив.

Дракон отошел, сложил крылья, опустил голову – и на его месте появился Франк, и снова Дилю померещилось, что он видел каждую мелочь, хотя этого быть просто не могло. Франк выпрямился, чуть склонил набор голову и подмигнул.

– Будете внукам рассказывать, как катались на драконе. Не замерзли? – Он вытащил из кармана плоскую флягу и протянул Илему. – Глотни, ты должен был замерзнуть сильнее всех.

Илем удивился. Понятно: так был доволен, что холода не ощущал. Они выпили по несколько глотков. Крепчайший напиток согрел почти мгновенно. Франк тоже приложился и недовольно сказал:

– Ну вот, у меня осталось только две возможности. И теперь, что бы ни случалось, я оставлю их на Серые горы и пещеры. Не таращь глаза, Илем, пещеры там огромные, три дракона поместятся. Летать там не придется.

– Пламя?

– Да, Кай. Мы обогнали их намного, к тому же они не знают, в каком направлении, и никакому магу, будь он хоть сто раз великий, не проследить полет дракона. Через пару часов мы подойдем к городу. Вы будете ждать, пока я не куплю лошадей. Без возражений. Кай слишком приметен, Илем без руки, юные девушки не покупают помногу лошадей…

– А Диля непременно надуют, потому что он не умеет торговаться, – подхватил Илем.

– Да пусть сколько угодно надувают, дело в другом: Диль не сумеет сыграть богатого покупателя. А я сумею. Здесь ярмарка, и торгуют именно лошадьми. Я куплю десятка два, тогда уж точно никто не обратит на меня внимания… Ваша задача – оставаться незамеченными. То есть сидеть на месте и не шуметь.

Франк привел их к заброшенному, но не разрушенному дому, запретил разводить огонь, зато оставил фляжку, в которой оставалось еще немало горячительного. Они не стали разбредаться по комнатам, уселись на уцелевшие лавки так, чтобы видеть окна. Лири не отходила от Диля, а когда Илем начал с преувеличенной заботливостью спрашивать, не надо ли высокородной принцессе поменять штанишки, его осадил Кай. Ра Кайен. Илем бросил что-то едкое, и Кай прямо спросил:

– Что так тебя злит? Что девочка держится не хуже мужчин? Что ее вина кажется тебе тяжелее? Что она принцесса? Ко мне ты не цепляешься, хотя я тоже по-вашему принц. И знаешь, мне надоела твоя мелочность.

– И что? – подобрался Илем. – Голову оторвешь? Или я от одного твоего недовольства должен немедленно затрепетать, раскаяться и начать отвешивать ей поклоны.

Лири легла на лавку, устроила голову у Диля на коленях и устало попросила:

– Оставь его, Кай. Он и сам не знает, отчего так меня ненавидит. Я, имея все, чего никогда не имел он, не захотела этим воспользоваться. Может, он ставит себя на мое место и понимает, что никогда бы не решился сделать то же самое. Легче быть героем, когда терять особенно нечего. И нет ему дела до жертв войны. Все упирается лишь в то, что я принцесса, но не сижу во дворце в окружении фрейлин, а тащусь по той же грязи, что и он, что так же не моюсь неделями и расчесываюсь пятерней. Не соответствую привычному представлению о принцессах. Потому что народ может относиться к королевской дочке как угодно, неизменна только уверенность в ее избалованности. Ну что замер? Встань, надавай мне по шее, на это твоего героизма непременно хватит. Со мной ты и одной рукой справишься. Ты ведь и правда трус, Илем, и даже не скрываешь этого. Ты дерешься из страха быть убитым. Ты кусаешься из страха быть укушенным. Как одинокая дворняжка.

Диль закрыл ей рот ладонью, но она спокойно и уверенно отвела его руку.

– И оставь его, Кай. Пусть развлекается. Честное слово, мне все равно. У меня есть дела поважнее. Расслабься, Диль. Илем умный. Действительно умный, умнее нас всех, вместе взятых, включая и Франка. Он знает, что я права. К тому же он тоскует по Ори, но не хочет признаваться даже самому себе, что ему, цинику, вору и одиночке, жаль простака-орка, так жаль, что глаза жжет и горло сжимает…

Колену стало мокро. Она плакала, не всхлипывая и не вытирая слез.

– И это единственное у нас с ним общее – я тоже тоскую по Ори. И если завтра убьют Илема, буду тосковать и по нему тоже. Потому что я поняла: неважно, какие мотивы нами движут. Неважно, что мы думаем и говорим, важно только то, что мы делаем. И что мы должны сделать.

На Илема было жутко смотреть. Не потому, что он был потрясен или особенно переживал. Жутко не в смысле жалко, а в смысле озноб вдоль позвоночника. Он действительно был страшным человеком, где-то глубоко внутри, а все, что они видели, все, что он им показывал, – наносное, внешнее, и эта его склонность с издевкам, и эта его отчаянная храбрость в бою, и хладнокровие, с которым он перерезал горло Хантелу.

И тут же Дилю стало его отчаянно жаль, потому что Илем не мог быть другим. То есть мог… и это было бы гораздо хуже. Он мог стать всего лишь мелким подлецом, которого сломали братья храма одиноких душ, мог даже себя не защищать…

Кай был наготове, но Илем так и не встал.

– А знаешь, – тем же ровным тоном продолжила Лири, – я рада, что наши пути пересеклись. Ты не можешь мне нравиться, но нравишься. Ты позволил… нет, ты заставил меня на многие вещи посмотреть иначе, заставил научиться ценить то, что я имею. И самое лучшее в моей жизни – это вовсе не горячие ванны в любое время, наряды, балы и прочие дворцовые развлечения. Самое лучшее в моей жизни – это Диль. И в твоей тоже.