Елена Хаецкая - Искусница

— Я знаю, как выгляжу, — пробормотал Фихан. — И понятия не имею, почему это опять случилось.

— Не имеет значения, — ответил Евтихий. — Мне уже почти все равно.

— Ты был прав насчет Геврон, — сказал вдруг Фихан. — Я не знаю, какой она видится тебе, но мне с самого начала было ясно, что она немолода.

— Интересно, как немолодая и, вероятно, солидная женщина оказалась здесь? — удивился Евтихий.

— Я слышал историю скорохода Кохаги, — сказал Фихан. По голосу ясно было, что он улыбается. — В некоторых местностях этими тоннелями пугают детей. «Будешь шляться где попало и в дурной компании, провалишься в дыру и окажешься там, где ходил Кохаги». Никогда не слышал?

— Нет.

— А там, где я жил, так часто говорили… Но прежде мне никогда не встречались люди, которые действительно проваливались в эти тоннели. Ни люди, ни эльфы, ни тролли. Никто. Все разговоры о тоннелях Кохаги были просто разговорами. Вроде россказней о Моране. И так продолжалось до тех пор, пока я сам не ухнул в тоннель. И вот тут-то все и началось…

— Что началось? — не понял Евтихий.

Фихан вздохнул.

— Еще совсем недавно я жил среди тех, для кого имя Кохаги оставалось пустым звуком. И вдруг — бабах! — я среди тех, чья жизнь полностью переменилась, и именно из-за Кохаги. И теперь уже кажется, будто все, с кем я ни встречусь, каким-то образом связаны с Кохаги.

— С Джуричем Мораном, если уж на то пошло, — заметил Евтихий. — Ведь это Моран сделал Кохаги тем, кем он был.

— Ты понял, что я имею в виду, — сказал Фихан.

— В общем и целом, да. Только я не понимаю, какое отношение это имеет к возрасту Геврон.

— Непосредственно к ее возрасту — никакого. Но тебе было интересно, как это она ухитрилась сюда провалиться… Вот так и ухитрилась. Жила себе поживала, ни о чем, небось, не тужила — и вдруг с ней это случилось.

— Понятно.

Они помолчали. Потом Евтихий спросил:

— А сам ты, Фихан? Сам-то ты как здесь оказался?

— Во время битвы, — сказал Фихан, — я гнался за троллями. Их было трое, и они удирали от нас во все лопатки. А нас было пятеро: двое эльфов и трое людей. Это было сразу после того, как сдвинулась Серая Граница. Битва за замок Гонэл уже закончилась. Ты был там, не так ли?

— Угу, — пробурчал Евтихий.

Ему не хотелось сейчас вспоминать то сражение. Фихан понял это и не настаивал на расспросах.

— Геранн и новая защитница Ингильвар вернулись в замок, и большинство солдат последовало за ними, — продолжал Фихан. — Они сидели в замке и смотрели, как приближается граница, как серый туман заливает замковые рвы… Ты сам это видел?

Евтихий отмолчался.

Фихан вздохнул:

— Были солдаты, которым оказалось легче гоняться за отбившимися от войска троллями, чем торчать за стенами. Во время погони меня занесло в рощу, и я поехал вдоль ручья. Вода в нем была темной от крови. Я никогда такого раньше не видел…

Он замолчал.

— А потом? — спросил Евтихий. Ему показалось, что собеседник не намерен продолжать.

— Потом я оступился и упал. А когда очнулся, то увидел темную башню, поле с растоптанными колосьями и всех этих людей, которые вознамерились меня убить, — ровным тоном заключил Фихан. — Ну а с тобой что случилось?

— Меня ударили по голове, — сказал Евтихий, почему-то чувствуя себя виноватым.

И вдруг Фихан засмеялся. Это произошло так неожиданно, что Евтихий не поверил своим ушам. В первое мгновение ему даже показалось, что эльф рыдает, но нет — тот и впрямь покатывался со смеху. И в конце концов засмеялся и сам Евтихий.

— Что, вот так просто стукнули по голове? — выговорил наконец Фихан. — И этого хватило, чтобы ты попал сюда?

— Точно, — подтвердил Евтихий. — Так и было.

— И никаких героических приключений? Треснули по башке, и все дела?

Они смеялись и смеялись. И хоть повод для веселья был какой-то странный, и смех этот беспричинный должен был, по идее, сделать из них обоих полных дураков, Евтихий никогда в жизни не чувствовал себя более умным и зрелым человеком, чем сейчас.

— Он воображает, будто мне все равно! — рычал Джурич Моран, расхаживая по комнате и с ненавистью глядя на закрытую дверь, за которой скрылся Николай Иванович. — Он так представляет дело! Он приходит ко мне в дом и демонстрирует озабоченность судьбой моих клиентов! Моих, заметим, клиентов! Моих, а не его! Если бы он вложил в Авденаго столько сил и души, сколько вложил в него я, то он бы его…

Юдифь молча слушала разглагольствования Морана. На пыльном личике девушки застыло печальное выражение. Она безразлично смотрела то на Морана, то в угол.

— Мне не все равно! — заорал Моран, останавливаясь перед Юдифью. — У меня вся душа изболелась! Мне не все равно, ясно тебе, бессмысленная муха?

Юдифь перевела на него тихий взгляд.

— Ясно, — прошептала она, вздыхая. — Мне ясно.

Чаща сменилась приятным леском. Дождь прекратился, хотя небо по-прежнему оставалось серым. Теперь Фихан и Евтихий шли по сухой чистой земле. Здесь было много ручьев с прозрачной водой. Берега терялись в зарослях осоки. Россыпи мелких голубых и розоватых цветков виделись в зеленой траве.

— Мне просто не верится, что мы вдруг оказались в таком месте, — сказал Евтихий, останавливаясь, чтобы выпить воды и сполоснуть лицо. — Как-то здесь слишком хорошо. Подозрительно хорошо, не находишь?

Длиннорукое существо уселось на корточках на большом камне. Оно напоминало лягушку.

— Будешь есть речную змею? — спросил Фихан. — По-моему, они тут водятся.

— Я бы не отказался.

Фихан опустил руку в ручей и какое-то время оставался в неподвижности; затем он сделал быстрое движение, и длинное, отливающее перламутром тело принялось извиваться у него в кулаке. Змея шипела, пытаясь укусить. Фихан ударил ее о камень, и она обвисла.

— Надо разжечь огонь, — сказал Фихан.

— Здесь сыро.

— В любом случае разводить костер придется, — повторил Фихан. — У этих тварей очень вкусное мясо, но в сыром виде они ядовитые.

— Откуда ты знаешь?

— Ты тоже это знаешь, просто забыл.

— Что возвращает нас к старому вопросу о твоей истинной сущности.

— О нашей истинной сущности, — поправил Фихан. — То, что ты выглядишь похожим на человека, не имеет ровным счетом никакого значения. Ты можешь оказаться кем угодно. Кстати, в моих глазах ты день ото дня становишься безобразнее, а это — дурной знак.

— Пожалуй, я разведу огонь, — сказал Евтихий.

Он собрал хворост и принялся за дело. После долгих попыток, с покрасневшими глазами, мучительно кашляющий, Евтихий все-таки заставил костер гореть. Фихан тотчас устроился рядом и протянул к огню руки.

— Погоди, а как же наша речная змея? — остановил его Евтихий. — Пока мы тут нежимся, огонь погаснет, и мы не успеем ее зажарить.