Елена Хаецкая - Искусница

— Но письмо-то было подлинное? — спросил Моран.

— Конечно, нет! — воскликнула Хетта Таваци. — Его написал мой внук Номун. Он с детства слышал истории о безумной любви между капитаном пиратов и его матерью. Иман сочиняла их без устали. В детские годы Номун верил каждому ее слову, а став подростком, понял, что его мать сумасшедшая. И едва ему выпала такая возможность, он воспользовался ее слабоумием. Он сообщил бедняжке, что ее любовник вернулся и жаждет встречи. Может быть, Номун и впрямь отыскал своего отца… но, скорее всего, отец его давно мертв.

— Как я понимаю, в данной истории важен не столько конкретный отец, сколько идея отца в принципе? — вмешался Моран. И прибавил: — Я не перебиваю, не думай! Просто хочу постигнуть всю историю, до самой ее глубины.

— До самой глубины эту историю может постичь только тот, кто разгадал все ее хитросплетения и нанес первый удар, — сказала госполса Таваци.

— То есть ты? — хмыкнул Моран.

— То есть я, — подтвердила она. — Однако слушай дальше и постарайся больше не перебивать. Иначе не избежать мне пытки твоим ножом… Номун уговорил свою мать открыть ворота пиратам. А когда разбойники захватили город, именно Номун показывал им дома, которые следует разграбить. Он хорошо знал, где ждет пожива. У Таваци есть конкурент — Гампилы. Это давняя история; мы соперничаем много лет…

— Номун, конечно, воспользовался набегом, чтобы разорить их?

— Ты плохо понимаешь характер Номуна.

— Это твоя вина! — возмутился Моран. — Ты недостаточно выпукло его обрисовала. Если бы ты обрисовала его выпукло, я бы сразу догадался, что он постарался как можно больше навредить собственным родственникам. Потому что Гампилы просто недолюбливают всех Таваци, а вот Таваци наверняка шестнадцать лет кряду поедом ели несчастного Номуна и обзывали разными обидными словами — и все из-за того, что он родился от неправильного мужчины и слабоумной женщины. Можно подумать, он нарочно добивался подобной чести! Ты когда-нибудь видела, с какими лицами младенцы появляются на свет?

Хетта Таваци пожала плечами, явно озадаченная поворотом, которым принял разговор.

— Видела, не сомневайся. У меня пятеро детей.

— Это еще ничего не значит. Некоторые матери вообще не смотрят на собственных отпрысков. Так, встречаются иногда на обедах… Спорим, Номун покинул материнское лоно с выражением крайнего удивления и недовольства на фиолетовой, сморщенной мордочке? А, я угадал, угадал! Он был не в большем восторге от собственного рождения, чем вся ваша милая семейка… Однако продолжай. Мне определенно нравится этот юный мерзавец. Что еще он натворил в городе?

— Многие женщины подверглись в те дни насилию… — вздохнула Хетга Таваци. Ей неприятно было говорить об этом. — Мой муж записал их имена, и когда я прочитала этот список, у меня не осталось сомнений в том, кто стоял за всеми бесчинствами.

— Что, прослеживалась логика? — догадался Моран. — Я всегда утверждал, что в любом безобразии должна быть собственная логика. Иначе в нем вообще нет смысла.

— Номун указывал своим сообщникам на сестер тех юношей, которые дразнили его самого ублюдком, — кивнула Хетта Таваци. — Мой внук отомстил всем своим обидчикам, но не прямо, а через сестер и матерей, через невинных! Их позор не кончится никогда, ведь многие после этого забеременели.

— Изысканная месть, — охотно согласился Моран. — Семейство Таваци порождает весьма талантливых отпрысков.

— Номун не остановился на этом. Город был ограблен почти до нитки. Все, что пираты не смогли забрать на корабль, они попросту сожгли. А одного из Таваци по указанию Номуна повесили на городской стене.

— И где же теперь Номун?

— Ушел с разбойниками и сгинул. О нем уже год как ничего не слышно.

— А твою дочь не удивило то обстоятельство, что ее любовник так и не явился к ней?

— Возможно, кто-то ее и навещал… я не знаю.

— Хоть чего-то ты не знаешь! — вздохнул Джурич Моран. — Но что же нам теперь делать?

Хетта Таваци молчала, глядя в сторону. Джурич Моран забеспокоился:

— Только не вздумай открыть властям свое преступление! Это было бы крайне неразумно. Нет, твоя судьба — в ином. Ты должна будешь угаснуть в слезах и раскаянии и унести свою тайну в могилу. Договорились?

— Ты удивительно умеешь утешать, Джурич Моран.

— Одно время я даже работал в госпитале для смертельно раненых, — сообщил Моран. — Выхаживал безнадежных бедолаг. Многие, умирая, благодарили меня со слезами на глазах. И ни один из них не умер спокойно.

Хетта Таваци показала Морану на скамью в лодке.

— Забирайся. Я отвезу тебя в Гоэбихон.

— Зачем? — насупился Моран. — Тебя послушать, там все обстоит очень плохо. Городишко наводнен младенцами-ублюдками, ваши соперники торжествуют, а вы подтачиваете их изнутри. Интриги, заговоры, отравленные бокалы. По-твоему, мне будет там интересно?

— Да, — сказала Хетта Таваци, разбирая весла.

Хетта Таваци привезла Морана в Гоэбихон и водворила в доме Таваци. Хетту встретил ее муж. Он выглядел совершенно сломленным.

— Ох, Хетта, — с порога заговорил он, — ты ведь еще не знаешь, какая беда нас посетила…

Он заметил незнакомца за плечом у жены, посуровел.

— Это господин Джоран, — сказала Хетта, подталкивая Джурича Морана. — Мы встретились недалеко от ворот Гоэбихона. Господин Джоран поделился со мной своей мечтой сделаться подмастерьем у великого Таваци, поэтому я сочла возможным пригласить его к нам.

— Очень рад знакомству, — пробубнил «Джоран».

Хозяин дома коротко поклонился ему.

— Боюсь, сейчас не лучшее время для новых встреч и новых подмастерьев. Господин Джоран, у нас только что умерла дочь.

— Я мог бы помочь со всей этой погребальной возней, — предложил Моран. — У вас, небось, половина слуг так убита горем, что наотрез отказывается работать. Этим бездельникам лишь бы в постели поваляться да сожрать кусок поминального пирога побольше, а нет чтобы встать и потрудиться для господ, которым и без того нелегко. Знакомая картинка. Да уж, лишняя пара рук вам определенно не помешает.

Господин Таваци посмотрел на госпожу Таваци, подняв бровь, но жена не захотела ничего объяснять. Она ввела Морана в дом и проводила его на кухню.

Прислуга, как и предрекал Моран, предавалась рыданиям и отнюдь не торопилась приступать к работе. У кухарки от слез распухло лицо, щеки тряслись. Она твердила только одно:

— Моей стряпней бедная девочка отравиться никак не могла!

— Кто говорит об отравлении стряпней? — рявкнул Моран. — Она умерла от слез и собственной глупости. Ничего удивительного. Обычный конец для дурехи, влюбившейся в пирата. Подобные мечты до добра не доводят, это общее правило. Кстати, всем советую запомнить.