Виктор Ночкин - Эромахия. Демоны Игмора

— Отфрид, познакомься с нашим родичем Эрлайлом! — рявкнул отец.

Парнишка, ожидавший увидеть грозного великана, был разочарован — перед ним стоял худощавый невысокий мужчина весьма болезненного вида, бледный, с тяжелыми мешками под глазами, непрерывно кривящий тонкие бледные губы.

— Это твой дядя Удвин Эрлайл, — со значением произнес барон.

Отфрид понял, чего от него хотят, и старательно поклонился обретенному родичу. Тут только до него дошло — это родня по материнской линии! Девичья фамилия матери — Эрлайл.

То, как отец обращается к родичу, удивило Отфрида. Обычно барон Игмор бывал грубым и нахальным, к тому же уважал только силу — тем не менее с хлипким Удвином он был вежлив и едва ли не почтителен. Осторожно обнял тщедушного Эрлайла и заговорил вполголоса:

— Ну, как здесь дела, кузен? Они уже роют мне могилу?

Родич пожал плечами:

— На этот раз Леверет уверен в успехе. Тебя его светлость нынче даже не пригласит отужинать, вот увидишь.

Фэдмар, притворяясь печальным, вздохнул:

— Да, кузен… но, надеюсь, с твоей помощью мне снова удастся выпутаться. Ты ведь поможешь мне, верно?

— Я постараюсь. Но… ad impossibilia nemo obligatur. [4] К невозможному никого не обязывают ( лат .).

Отфрид подумал, что этот родич, в отличие от лицемера Игмора, говорит искренне — он в самом деле постарается помочь барону… и в самом деле не уверен в успехе. Отец-то всего лишь притворяется, что озабочен и опечален, это он нарочно, чтобы Эрлайл сжалился. Со стороны сцена выглядела комично — здоровенный барон мнется перед невзрачным Удвином и как будто старается стать меньше ростом, чтобы не нависать так над родичем, от которого ждет помощи… Почему-то баронет решил, что Эрлайл видит отца насквозь, со всеми его незатейливыми хитростями, однако принимает условия и готов подыграть.

— Откровенно говоря, на тебя вся надежда… — бубнил Фэдмар.

— Ладно, — кивнул Удвин, — я же сказал: постараюсь. Ты приготовил список, о котором я просил?

— Да, вот он.

Суетясь без нужды, барон торопливо полез в поясной кошель, вытащил сложенный вчетверо пергамент и вручил родичу. Тот наскоро пробежал список глазами и поморщился — в который уже раз. Пожевал тонкими губами и вынес вердикт:

— Маловато. Ничего, что-нибудь придумаем… Audacter calumniare, semper aliquid haeret… [5] Клевещи смело, всегда что-нибудь да останется ( лат .). Ну ладно, идем, провожу тебя и твоих людей в отведенные нам покои. Скажи солдатам, чтобы сидели тихо и не навредили нам неуместной выходкой.

Последняя фраза была произнесена нарочно громко, дружинники услышали, так что барону только и осталось, что сопроводить пожелание кузена Удвина грозным взглядом.

Дворяне и сопровождавшие их латники зашли с черного хода в графский дворец. По дороге все помалкивали, Отфрид старался не глазеть по сторонам, шагал чинно и держался скромно, как и подобает юному дворянину хорошего рода. Пока они пересекали заднюю часть здания, сохранять спокойствие было несложно, но потом… Паренек дал себе слово, что как только станет бароном, непременно переиначит все в замке — велит украсить и заново отделать родовое гнездо, да так, что Игмор великолепием не уступит этому богатому дому.

Покои, отведенные ответчикам, были вполне комфортабельны — анфилада светлых просторных комнат. Чистота помещения была Отфриду в диковинку…

Фэдмар огляделся и задумчиво поскреб бороду.

— А что, кузен, как ты полагаешь, нет ли здесь каких-то тайных ходов? — громко спросил барон. — Или, допустим, секретных дверей?

Теперь, когда все было сказано, Игмор перестал притворяться, будто растерян и напуган предстоящим судом.

— Думаешь, кому-то придет в голову подослать убийц? — так же нарочито громко отозвался Удвин. — Нет, вряд ли. Ведь здесь мы — гости самого графа! Если бы кому и захотелось провернуть что-либо в таком роде, его светлость непременно разыщет и покарает убийцу, нарушившего святость его гостеприимства. Он ведь не захочет держать ответ перед его величеством — сам посуди!

Потом маленький Эрлайл еще раз огляделся и добавил шепотом, так тихо, что стоящий поблизости Отфрид едва расслышал:

— А вот подслушивать вполне могут. Taceamus igitur! [6] Итак, будем молчать ( лат .).

Намек был понятен, о делах здесь говорить не следовало, во всяком случае — говорить громко.

Ужин гостям подали туда же, в их покои. Когда стемнело и графские слуги принесли свечи, стали слышны приглушенные стенами звуки веселья. Фэдмар поймал за рукав лакея и тот, не смущаясь, пояснил: его светлость пирует с истцами. Симпатии вершителя правосудия были, таким образом, явлены недвусмысленно. Однако Фэдмар и Удвин только обменялись улыбками — как раз о таком обороте Эрлайл предупредил барона еще во дворе сразу по приезде.

Отфрид вертелся поблизости от старших и ловил каждое слово, он ничего не понимал в происходящем, однако лезть с расспросами не решался. Завтра все прояснится само собой. Да и к чему волноваться, если отец с дядей спокойны?

Поужинали господа тем, что привезли с собой — на этом настоял Эрлайл.

— Отравить нас, конечно, не решатся, — рассудил он, — но если тебе подсунут слабительного, как ты будешь выглядеть перед его светлостью?

— Ты в самом деле полагаешь… — Барон почесал затылок и с сожалением поглядел на присланную графом снедь. Потом со вздохом заключил: — Ладно, отдам солдатам. Парням сегодня повезло…

Впрочем, голодным никто не лег — предусмотрительный Эрлайл, оказывается, прихватил вдоволь провизии. Сам он почти не ел, грыз сухари, запивая из фляги, в которой, заподозрил Отфрид, было отнюдь не вино. Странный родич, странный… Совсем не похож на дворян, каких юный баронет знавал до сих пор.

Наутро господа собрались, Отфрид надел лучший костюм — тот самый, заботливо перешитый портным из старых парадных одеяний. Отец удивил баронета тем, что расчесался и даже попытался привести в порядок клочковатую бороду, чего за Фэдмаром отродясь не водилось… Волнуется все-таки, решил Отфрид. Солдаты, которым на суд идти не нужно было, тоже выглядели встревоженными. Никто, кстати, не жаловался на недомогание.

Отфрид робко заметил, подергав отца за рукав:

— Смотри, все наши здоровы, никакого слабительного не подсыпали.

— Значит, они настолько уверены в успехе, что не озаботились прибегнуть к специальным средствам, — отозвался дядя Удвин.

Тщедушный родич тоже переоделся и выглядел очень элегантно. В сравнении с богатым костюмом болезненно-желтое лицо Эрлайла выглядело еще более жалко, чем накануне.

Появился слуга в синем и красном, сообщил, поклонившись: его светлость отправился к заутрене — помолиться, а затем исповедаться, дабы с чистой совестью вершить суд; после службы состоится слушание дела, пусть господин Игмор будет готов — его вскоре пригласят.