Александр Бушков - Чернокнижники

Рокотов глянул на часы:

— Пожалуй…

— Ну, тогда поедемте к нему? Все лучше, чем стоять посреди улицы с самым безнадежным видом… Извозчик!

Пожилая прислуга провела их вглубь обширной квартиры. Лицо прислуги выглядело добродушным, но, несомненно, еще и печальным, озабоченным, что позволило Савельеву сделать кое-какие грустные предположения. Судя по взгляду Рокотова, он эти подозрения разделял…

Ну, да, так оно и оказалось… Кабинет хозяина с первого взгляда выдавал в нем ученого мужа — немало там имелось полок с книгами и ворохов исписанных бумаг. Однако на столе бумаги отодвинуты к краям небрежными стопами, а главенствует графин с прозрачной жидкостью и поднос, на котором теснятся тарелочки с закусками, на вид нетронутыми — что прекрасно укладывается в русскую традицию потребления водки в тяжелые жизненные времена.

С порога Савельев присмотрелся к графину: уровень водки еще пребывал достаточно высоко, так что хозяин приступил к делу не так давно. Потом только присмотрелся к хозяину: молодой человек несколькими годами постарше него, в форменном сюртуке министерства народного просвещения, русые волосы подрастрепаны, бородка тоже. Некоторую дозу успел-таки принять на грудь…

— Бог ты мой! — с обычным хмельным энтузиазмом воскликнул хозяин, вскакивая. — Ромушка, вот не чаял! Сейчас прикажу еще стопочек принести… А вы… простите, не имею чести… тоже ведь не откажетесь?

— Увы, откажусь… — сказал Савельев. — Не затрудняйте себя, пожалуйста, вызовом прислуги. Я так полагаю, Роман Степанович тоже не склонен…

— Рома?!

— Извини, Федя, что-то нет желания… — сказал Рокотов хмуро. — Позволь тебе представить: поручик Савельев Аркадий Петрович из Гатчинского батальона.

— Хомяков Федор Игнатьич, очень приятно! — лицо хозяина преисполнилось неприкрытого сарказма. — Как же, а как же… Вотчина академика Карелина…

— Не вполне, — сказал Савельев терпеливо. — При всем том весе и значении, которое господин академик имеет в некоторых… учреждениях, к текущей жизнедеятельности батальона он не имеет отношения, не говоря уж о влиянии на дела…

— Ну да, конечно, — поморщился Хомяков. — Изволит парить в горних высях, порождая непререкаемые теории и суждения… Господа, может быть, все же водочки?

— Федя, успокойся, — сказал Рокотов твердо. — Аркадий Петрович по поручению батальонного начальства проводит, как бы это выразиться, нечто вроде дополнительного следствия… И есть некоторые основания для оптимизма…

— Великолепно! — воскликнул Хомяков с напускным восторгом. — Неужели признано будет, что светило и корифей все ж ошиблось? И мне позволено будет снять эту арестантскую робу? — он брезгливо потеребил лацкан сюртука.

— Обнадеживать вас раньше времени я не буду, — спокойно сказал Савельев. — Рановато, по-моему. Но дополнительное следствие, сдается мне, и в самом деле не помешает… Мы можем поговорить серьезно?

— Да бога ради…

— Прекрасно, — сказал Савельев. — Могу я в таком случае попросить у вас полстакана холодной воды?

— Да в момент…

Хозяин позвонил, и вскоре прислуга доставила требуемое. Савельев, предвидя именно такое состояние опального ученого, предусмотрительно заглянул в аптеку… Он достал из кармана стеклянный флакончик, не без труда справился с притертой пробкой и, прижимая горлышко указательным пальцем, накапал в стакан несколько капель прозрачной жидкости. Взяв с подноса ножик для сыра, размешал питье его серебряной рукоятью. Хомяков наблюдал за его манипуляциями с оторопелым любопытством.

— Выпейте, — сказал Савельев, протягивая ему стакан.

— Это что? — Хомяков невольно отстранился.

— Ну разумеется, не аква Тофана [1] «Аква Тофана» — яд неизвестного состава, который в течение 50 лет (1659–1709) практиковала в Сицилии отравительница Тофана. — усмехнулся Савельев. — Обыкновеннейший нашатырный спирт. Это вас отрезвит.

— Да отстаньте вы с такой гадостью…

— Федор Игнатьевич… — сказал Савельев холодно и веско. — Вы человек взрослый и, судя по предмету ваших занятий, весьма неглупый… Я ничего не могу вам обещать, потому что не имею к тому оснований. Но, если вам интересно мое мнение, в этом деле что-то нечисто… весьма нечисто. И я им намерен заниматься далее. У вас появляется некоторый шанс… Если — подчеркиваю, если ! — вы все же правы в какой-то степени, многое можно изменить…

— Так вам Карелин и позволил…

— Мы не занимаемся учеными изысканиями, — сказал Савельев с великим терпением. — Мы, знаете ли, практики. А потому пребываем все же несколько в иной области, нежели господин Карелин… Вы, на мой взгляд, не так уж и пьяны… но лучше протрезветь окончательно. Не то у вас состояние для серьезного разговора. Нет, я не намерен вас неволить… Вы можете и далее упиваться вашим горем, в прямом и переносном смысле… Только есть ли толк? Горе — вещь зловредная, оно может и плавать научиться, и уж тогда вы его ни за что не утопите… Если вам важна ваша работа… ваша прежняя работа, быть может, попробуете побороться?

— Федор, не дури, — сказал Рокотов насколько мог убедительно. — У тебя в самом деле шанс появился… Неужели не воспользуешься? Будь ты мужчиной…

Какое-то время все пребывало в неподвижности и молчании, потом Хомяков, чуть гримасничая, протянул руку:

— Ну ладно, ладно, давайте вашу отраву…

Морщась без всякого притворства, он выцедил содержимое стакана, крякнул, помотал головой, с силой провел ладонями по лицу. Савельев терпеливо ждал, убежденный в действенности испытанного средства. Оно не подвело и на сей раз: довольно быстро Хомяков если и не протрезвел окончательно, то стал крайне близок к тому.

— Значит, говорите, дополнительное следствие… — протянул он уже совершенно другим тоном. — А почему бы вам, господин из батальона, попросту не понаблюдать за этим прохвостом Аболиным? Посмотреть, при каких обстоятельствах он изволил у нас появиться? Даты и даже точное время «вспышек» распрекрасным образом зарегистрированы.

— Вы о чем? — притворился непонимающим Савельев.

О некоторых вещах, о некоторых возможностях, имевшихся в распоряжении батальона, понятия не имели даже в той же Особой экспедиции — секретность соблюдалась строжайшая. Хомяков тоже не мог ни о чем подобном знать, поскольку официально на службу в батальон он так и не был зачислен…

Хомяков улыбнулся крайне хитро:

— Ах, господин поручик, господин поручик… Вы в самом деле считаете, что достаточно выпустить пару-тройку предписаний о строжайшей секретности, чтобы все было в ажуре? Человек, преуспевший в изучении некоторых научных дисциплин, о которых посторонние и не знают, способен многое вычислить . Честное слово, — он взял карандаш в серебряной оправе, чистый лист бумаги и изобразил на нем уверенными быстрыми штрихами нечто вроде раскидистого дерева без листьев. — Видите ли, если углубленно заняться иными направлениями … — он ткнул обратной стороной карандаша в одну из «веток», — то вычисления в конце концов неопровержимо докажут: кроме устройств для путешествия в былые и грядущие эпохи, у вас должны быть и устройства для наблюдения за таковыми… Неопровержимо вытекает из расчетов, знаете ли…