Роберт Джордан - Око Мира

Однажды им попался старый форт: верхушку ближнего холма окружали остатки высокого крепостного каменного вала. Внутри обвалившегося кольца виднелись какие-то каменные постройки без крыш. Лес давно уже поглотил здесь все; деревья проросли сквозь камень, паутина старых ползучих растений оплела громадные каменные блоки. В другой раз путники вышли к каменной башне с разбитой верхушкой, побуревшей от облепившего ее древнего мха, башню подпирал огромный дуб, чьи толстые корни мало-помалу опрокидывали каменного великана. Но ни разу им не попадались места, которые помнили бы человеческое дыхание. Память о Шадар Логоте заставляла путников держаться подальше от развалин и ускорять шаги, пока юноша с девушкой не углублялись в заросли, где, казалось никогда не ступала нога человека.

В снах Перрина терзали видения, наводящие ужас кошмары. Ему являлся Ба'алзамон, гонявшийся за ним по лабиринтам, преследующий его, но, насколько помнил Перрин, они ни разу не сталкивались лицом к лицу. Да и само по себе путешествие давало достаточно пищи для дурных снов. Эгвейн, особенно две ночи после того, как они набрели на разрушенный форт и покинутую башню, жаловалась на мучившие ее кошмары о Шадар Логоте. О своих снах Перрин помалкивал, даже когда просыпался во мраке, весь в поту, охваченный крупной дрожью. Она ожидала от него, что он благополучно приведет их в Кэймлин, так что не было смысла делиться с ней тревогами — все равно с этим ничего не поделаешь.

Перрин шагал у головы Белы, гадая, найдут ли они что-нибудь поесть сегодня вечером, когда почуял запах. Тут же, мотнув головой, раздула ноздри кобыла. Прежде чем лошадь успела заржать, он схватил ее под уздцы.

— Это дым, — взволнованно произнесла Эгвейн. Она вся подалась вперед, сделала глубокий вдох. — Костер для стряпни. Кто-то готовит ужин. Кролика жарит.

— Может быть, — осмотрительно сказал Перрин, и ее радостная улыбка увяла. На смену праще у парня в руках появился хищный полумесяц боевого топора. Пальцы Перрина то и дело поудобнее перехватывали толстую рукоять. В его руках — оружие, но ни тренировки тайком позади кузни, ни обучение Лана не подготовили юношу по-настоящему к тому, чтобы пустить его в дело. Даже бой у Шадар Логота слишком смутно сохранился в памяти, чтобы придать юноше уверенности. Да и с той пустотой, о которой толковали Ранд и Лан, ему никогда не удавалось сладить.

Лучи солнца наискось расчерчивали деревья позади них, и лес стоял неподвижной стеной пятнистых теней. Слабый запах горящего дерева плыл вокруг путников, в нем чувствовался едва уловимый аромат жарящегося мяса. Может, это и кролик, мелькнула у Перрина мысль, и в желудке у него заурчало. А может оказаться и кое-что другое, напомнил себе юноша. Он глянул на Эгвейн; она наблюдала за ним. Быть предводителем — значит нести ответственность.

— Жди здесь, — тихо сказал Перрин. Девушка нахмурилась, но, когда она попыталась открыть рот, он оборвал ее: — И тихо тут! Мы же не знаем, кто это.

Она кивнула. Неохотно, но кивнула. Перрину вдруг стало интересно, почему такой тон не срабатывал, когда он пытался заставить ее ехать верхом вместо него. Глубоко вздохнув, юноша двинулся к источнику дыма.

Перрин не проводил так много времени в лесах вокруг Эмондова Луга, как Ранд или Мэт, но на кроликов охотиться ему доводилось, и не так уж редко. Он крался от дерева к дереву, под ногами у него не хрустнула ни единая веточка. Прошло совсем немного времени, и юноша уже выглядывал из-за ствола высокого дуба, чьи раскидистые ветви по-змеиному изгибались к земле, а потом устремлялись вверх. Рядом с собой Перрин увидел лагерную стоянку: небольшой костерок, а неподалеку от него, прислонившись спиной к толстой ветке дуба, сидел худощавый, дочерна загорелый мужчина.

На троллока, по крайней мере, он не походил, но был самым необычным человеком, которого Перрин когда-либо видел. Все дело заключалось в том, что вся одежда незнакомца была сшита из звериных шкур, даже обувь и чудная круглая плоская сверху шапочка у него на макушке. Плащ представлял собой лоскутное одеяла из кроличьих и беличьих шкурок, а штаны, похоже, были пошиты из шкуры длинношерстного козла буро-белого окраса. Его седеющие каштановые волосы, прихваченные сзади у шеи шнурком, свисали до пояса. Густая борода веером закрывала половину груди. Длинный нож, больше напоминающий меч, висел на поясе, а под рукой у него, опираясь на ветку, стояли колчан и лук.

Человек, прикрыв глаза, сидел, прислонившись спиной к дубовой ветви, и как будто спал, но Перрин тем не менее не шевелился в своем укрытии. Над костром у незнакомца были наклонно воткнуты шесть палок, и на каждую насажено по кролику, уже зажаренному до коричневой корочки; с тушек то и дело срывались капли сока и с шипением исчезали в пламени. От запаха жареного мяса, такого близкого, рот у Перрин наполнился слюной.

— Что, слюнки текут? — Человек открыл один глаз и взглянул туда, где прятался Перрин. — Ты и твоя приятельница можете тоже присесть здесь и перекусить. Я не заметил, чтобы за последние пару дней вы хоть раз как следует поели.

Перрин в нерешительности помедлил, потом неторопливо встал, по-прежнему крепко сжимая топор.

— Вы два дня за нами следили?

Мужчина издал приглушенный смешок.

— Да, я следил за тобой. И за той хорошенькой девушкой. Все помыкает тобой, словно петухом-недомерком, верно? По большей части слышал тебя. Из всех вас одна только лошадь не топает так, чтоб слышно было за пять миль. Ну так как, ты позовешь ее или намерен слопать всех кроликов сам?

Перрин насупился; он же знал, что не поднимал столько шума. В Мокром Лесу к кролику не подберешься близко с пращей в руке, если будешь шуметь. Но аромат поджаренного кролика напомнил юноше: Эгвейн тоже голодна, да и не худо бы ей сказать, что учуяли они отнюдь не троллочий костер.

Перрин сунул рукоять топора в ременную петлю и громко позвал:

— Эгвейн! Все в порядке! Это и вправду кролик! — Протянув руку, он прибавил нормальным тоном: — Меня зовут Перрин. Перрин Айбара.

Мужчина посмотрел на его руку и лишь потом неловко, будто непривычный к такому обычаю, пожал ее.

— Я — Илайас. Илайас Мачира.

Челюсть Перрина отвисла, и он выпустил, почти бросил ладонь Илайаса. Глаза мужчины были желтыми, желтыми, как блестящее полированное золото. Какое-то воспоминание шевельнулось в глубине памяти Перрина, потом оно исчезло. Но одно Перрин сумел сейчас сообразить: глаза всех виденных им троллоков были почти черными.

Из-за деревьев, осторожно ведя в поводу Белу, появилась Эгвейн. Она обмотала уздечку вокруг одного из сучьев пониже и, когда Перрин представил ее Илайасу, что-то вежливо пробормотала, но ее глаза не отрывались от кроликов. Похоже, она не заметила, какого необычного цвета глаза мужчины. Когда Илайас жестом пригласил путников угощаться жареным мясом, она тут же набросилась на еду. Перрин отстал от нее лишь на какое-то мгновение и тоже принялся за кролика.