Роберт Джордан - Око Мира

Зеленый Человек швырнул Отрекшегося наземь. Балтамел извивался и дергался, когда все растения, предпочитающие темные, мрачные уголки леса, все споровые растения, все растения, любящие сырость, бурно всходили и разрастались, прорывая одежду, кожу, плоть — да было ли то, что виднелось в краткий миг ярости зелени, плотью? — превращая в лохмотья лоскуты ткани и накрывая Отрекшегося зеленым ковром. И вот уже остался лишь бугорок, ничем не отличающийся от многих таких же в тенистой глубине зеленого леса, и этот холмик был подвижен не больше других.

Со стоном, — словно под слишком большой тяжестью обломился сук, — Зеленый Человек рухнул на землю. Половина его головы была черна и обуглена. Усики дыма, похожие на серые плющи, все еще поднимались над нею. Сожженные листья опали с ладони, когда Зеленый Человек, кривясь от боли, протянул почерневшую руку и нежно накрыл желудь.

Вздрогнула, пророкотав, земля, и между пальцев гиганта вырвался дубовый сеянец. Голова Зеленого Человека поникла, но сеянец изо всех сил потянулся к солнцу. Он выпустил корешки, сразу же утолстившиеся, корни его зарывались в землю, появлялись новые, опять становясь толще и уходя вглубь. Ствол дерева раздался и устремился вверх, кора посерела, потрескалась, постарела. Ветви раскидывали побеги, наливались тяжестью, становясь толщиной с руку, с туловище человека, и поднимались вверх, лаская небо, их укрыла плотная зеленая листва, густо желтели желуди. Огромная паутина корней по мере роста переворачивала пласты дерна, словно плугом вспарывая землю; уже и так громадный ствол задрожал, становясь толще, с дом в обхвате. Воцарилась тишина. Дуб, что мог бы стоять здесь пять сотен лет, накрыл место, где упал Зеленый Человек, отмечая могилу легенды. Найнив лежала на узловатых корнях, изогнувшихся под ее фигурку и образовавших ложе, на котором она сейчас покоилась. В кроне дуба вздохнул ветер — будто прошелестел прощание.

Даже Агинор явно был потрясен. Затем он вздернул голову, ввалившиеся глаза в пещерах-глазницах горели ненавистью.

— Хватит! Пришло время покончить с этим!

— Да, Отрекшийся, — произнесла Морейн, голос ее был холоден, как лед глубокой зимой. — Пришло время!

Взметнулась рука Айз Седай, и под ногами Агинора провалилась земля. Из глубокой расселины с ревом рванулось пламя, подхлестываемое и доводимое до неистовства воющим со всех сторон ветром. Его вихри затягивали листья в огонь, который, казалось, загустел в исчерченное красным желтое желе чистейшего жара. В самом центре его стоял ни на чем, кроме воздуха, Агинор. Отрекшийся выглядел изумленным, но потом улыбнулся и сделал шаг вперед. Это был медленный шаг, — огонь пытался не пустить его, задержать, — но он сделал этот шаг, потом — другой.

— Бегите! — приказала Морейн. Лицо ее побелело от напряжения. — Все бегите!

Агинор шагал по воздуху, к краю пламени.

Краем глаза Ранд уловил, как остальные бросились бежать: Мэт и Перрин ринулись прочь, длинные ноги несли Лойала под сень деревьев, но видел сейчас юноша одну лишь Эгвейн. Она стояла выпрямив спину, с бледным лицом и закрыв глаза. Но не страх удерживал ее, понял Ранд. Она пыталась швырнуть свою ничтожную, необученную способность управлять Силой против Отрекшегося.

Ранд грубо схватил девушку за руку и развернул лицом к себе.

— Беги! — заорал он ей. Глаза Эгвейн открылись, уставившись на него, — горящие гневом за вмешательство, прозрачные от ненависти к Агинору, от страха перед Отрекшимся.

— Беги, — сказал Ранд, подталкивая девушку к деревьям, сильно и твердо, лишь бы сдвинуть ее с места. — Беги же!

Эгвейн сделала шаг и побежала.

Но иссохшее лицо Агинора повернулось к Ранду, к убегающей за спиной юноши Эгвейн. И Отрекшийся шагнул сквозь пламя, словно то, что делала Айз Седай, ничего не значило для Агинора. Шагавшего теперь к Эгвейн.

— Не ее! — крикнул Ранд. — Сожги тебя Свет, не ее!

Он подобрал камень и швырнул голыш, думая отвлечь внимание Агинора. Не долетев до лица Отрекшегося, камень превратился в горсточку пыли.

Ранд помедлил лишь мгновение, которого хватило бросить взгляд через плечо и убедиться, что Эгвейн скрылась за деревьями. Языки пламени все еще окружали Агинора, обрывки плаща тлели, но он шагал так, будто в запасе у него все время мира, и кромка огня была уже близка. Ранд повернулся и кинулся бежать. Он услышал, как позади него начала громко кричать Морейн.

Ранд бежал — все вверх и вверх по склону, но страх придавал ногам силы, и они длинными шагами пожирали расстояние. Он проламывался сквозь цветущие кусты и прорывался через сплетения дикой розы, расшвыривая лепестки, не чувствуя шипов, цепляющих одежду или даже до крови царапающих кожу. Морейн перестала кричать. Казалось, вопли длились целую вечность, каждый еще более, чем предыдущий, рвал горло, но Ранд знал, что продолжались они считанные мгновения. Те самые мгновения перед тем, как Агинор бросился по его следу. Ранд знал, что именно его станет преследовать Агинор. Он видел уверенность в глубоко посаженных глазах Отрекшегося, в ту последнюю секунду до того, как ужас подстегнул юношу и ноги понесли его прочь.

Склон становился все круче, но Ранд продолжал карабкаться вверх, цепляясь за пучки травы и подлесок, а из-под ног у него сыпались вниз камешки, комья земли, листья. Потом, когда склон стал слишком крут, он пополз на руках и коленях. Вперед, вверх, потом стало чуть ровнее. Тяжело дыша, Ранд проковылял еще несколько последних спанов, поднялся на ноги и замер на месте, обуреваемый желанием завыть во весь голос.

В десяти шагах впереди вершина холма отвесно обрывалась. Что увидит, он знал еще до того, как достиг обрыва, но все равно прошел эти несколько шагов, каждый тяжелее предыдущего, надеясь, что там окажется какой-нибудь спуск, козлиная тропка, что угодно. У края он посмотрел вдоль сотнефутового обрыва: каменная стена, гладкая как оструганная балка.

Должен же быть какой-то путь. Я вернусь и отыщу обход. Вернусь и...

Когда Ранд повернулся, там уже был Агинор, только что взобравшийся на гребень. Отрекшийся одолел подъем без всякого труда, шагая по крутому склону, как по ровной дороге. На обтянутом пергаментом лице пылали ввалившиеся глаза; теперь оно как-то казалось менее иссохшим, чем прежде, округлившимся, будто Агинор плотно перекусил. Эти горящие глаза не отрывались от Ранда, но когда Агинор заговорил, то разговаривал он почти что сам с собой.

— Того, кто доставит тебя в Шайол Гул, Ба'алзамон вознаградит превыше всего, о чем мог бы мечтать смертный. Однако мои мечты всегда были превыше грез прочих людей, и я оставил смертность тысячелетия тому назад. Какая разница, служить Великому Повелителю Тьмы живым или мертвым? Для беспредельности Тени — никакой. С чего я стану делить власть с тобой? Я, тот, кто стоял лицом к лицу с Льюсом Тэрином Теламоном в самом Зале Слуг! Я, тот, кто бросил свою мощь против Повелителя Утра и встретил его удар своим! По-моему, не должен.