Роберт Джордан - Перекрестки сумерек

– Это выглядит в точности как Принуждение, Лилейн. Это и есть Принуждение, и никакие уклончивые определения не превратят его во что-то другое. Я укажу на это любому, кто станет предлагать подобное. И я прикажу высечь любого, кто зайдет дальше предложений. Принуждение запрещено, и оно останется запрещенным.

– Как скажете, Мать, – ответила Лилейн, и это могло значить все что угодно. Но следующее ее высказывание оказалось более определенным. – Белая Башня время от времени делает ошибки. Невозможно жить или двигаться вперед, не делая ошибок. Но мы живем, и мы идем дальше. И если нам иногда приходится утаивать свои ошибки, пока это возможно, это не значит, что мы не исправляем их. Даже если это приносит боль.

Поставив чашку на поднос, она удалилась, и Майган следом за ней. Еще не выйдя из палатки, Майган обняла Источник. Лилейн не стала этого делать.

Некоторое время Эгвейн была занята тем, что восстанавливала ровное дыхание. Она выполнила упражнение реки, заключенной в берега. Лилейн не сказала прямо, что Эгвейн ал'Вир в качестве Амерлин была ошибкой, которую необходимо исправить, но она подошла к этому очень близко.

В середине дня Чеза принесла Эгвейн ее трапезу на деревянном подносе – теплый поджаристый хлеб, в котором виднелись лишь одна-две подозрительные темные точки, и чечевичную похлебку с кусочками жесткой репы, деревянистой морковки и чего-то еще, что, по-видимому, когда-то было козлом. Одна ложка – большего затолкнуть в себя Эгвейн не смогла. Ее беспокоила не Лилейн. Лилейн и раньше угрожала ей, чуть ли ни с тех самых пор, когда она ясно дала понять, что она – настоящая Амерлин, а не безвольная марионетка. Вместо того чтобы есть, она смотрела на отчет Ти-аны, лежавший на углу стола. Николь могла и не получить шаль, несмотря на весь свой потенциал, но у Башни был большой опыт в том, как из упрямых, подверженных ошибкам женщин делать вполне достойных Айз Седай. А Ларин впереди ждало светлое будущее, но сначала она должна научиться подчиняться правилам, прежде чем начнет узнавать, какие из них и когда можно нарушить. Белая Башня хорошо обучала и тому и другому, но первое всегда шло первым. Будущее Боде было блестящим. Ее потенциал почти равнялся потенциалу самой Эгвейн. Но будь ты Айз Седай, Принятая или послушница, Башня требовала от тебя делать то, что требовалось Башне. Айз Седай, Принятая, послушница – или Амерлин.

Разочарование Чезы, когда она вернулась и обнаружила почти нетронутый поднос, было весьма многословным, особенно после того, как она нашла практически нетронутый завтрак. Эг-вейн подумала, не сказать ли ей, что у нее болит живот, и отвергла эту мысль. После того как чай Чезы подействовал на ее головные боли – по крайней мере на несколько дней, после чего они вернулись, еще более свирепые и повторяющиеся каждую ночь, – у пухлой служанки обнаружилась целая коллекция травяных снадобий против всех болезней, которую она пополняла у каждого бродячего торговца с хорошо подвешенным языком, и каждое из средств на вкус было еще хуже, чем предыдущее. Она так огорчалась, если Эгвейн отказывалась пить ее ужасные микстуры, что приходилось глотать их просто для того, чтобы не волновать ее. Иногда, как ни странно, они действовали, но они никогда не бывали тем, что Эг-вейн хотелось брать в рот. Она услала Чезу с подносом, пообещав, что поест попозже. У нее не было никакого сомнения в том, что ужин, который принесет ей Чеза, будет достаточно обильным, чтобы откормить гуся.

Она почти улыбнулась при этой мысли – Чеза будет стоять над ней, ломая руки, пока она не съест все до последнего куска, – но тут ее взгляд снова упал на отчет Тианы. Николь, Ларин и Боде. Белая Башня была суровой наставницей. Если только Башня не находится в состоянии войны с согласия Совета, Амерлин не должна… Но Башня находится в состоянии войны.

Эгвейн не знала, как долго сидела, уставясь на листок бумаги с единственным написанным на нем именем, но к тому времени как вернулась Суан, она уже решилась. Суровая наставница, у которой нет и не может быть любимчиков.

– Лиане и Боде уже ушли? – спросила она.

– По меньшей мере два часа назад, Мать. Лиане должна доставить Боде, а затем отправиться вниз по реке.

Эгвейн кивнула:

– Пожалуйста, оседлай мне Дайшара… – Нет. Некоторые к этому времени уже запомнили лошадь Амерлин. Слишком многие. Сейчас не время для споров и объяснений. Не время утверждать свою власть, настаивая на своем. – Оседлай Белу и встреть меня на углу второй улицы к северу отсюда.

Белу тоже знали почти все. Лошадь Суан, как же, кто не знает.

– Что вы собираетесь делать, Мать? – озабоченно спросила Суан.

– Я собираюсь прокатиться верхом. И, Суан, никому ни слова. – Она поймала ее взгляд и задержала его. Суан была Амерлин и способна одолеть в «гляделки» камень. Но теперь Амерлин была Эгвейн. – Ни единой душе, Суан. Иди. И поспеши.

И Суан поспешила, по-прежнему морща лоб.

Оставшись одна, Эгвейн стащила палантин с шеи, аккуратно сложила и засунула его в свой поясной кошель. Ее плащ был из хорошей шерсти, прочной, но достаточно простой. Без палантина, болтающегося из-под плаща, она могла быть кем угодно.

Проход перед ее палаткой-кабинетом был пуст, разумеется, но, когда она пересекла промерзшую улицу, ей пришлось пробираться сквозь обычный белый поток послушниц, в котором встречались Принятые и иногда – Айз Седай. Послушницы приседали перед ней, не замедляя шага, Принятые также делали реверансы при виде ее выглядывающей из-под плаща юбки, не белой и не имеющей разноцветной каймы, а Айз Седай скользили мимо, спрятав лица под капюшонами. Если кто-нибудь и заметил, что при ней нет Стража, что ж, некоторые из сестер не имели Стражей. И совсем не всех окружал сияющий ореол саидар. Только большинство.

В двух улицах от своего рабочего кабинета Эгвейн остановилась на краю деревянного настила, отвернувшись от потока спешащих женщин. Она старалась не волноваться. Солнце стояло на полпути к горизонту на западе – золотой шар, наколотый на обломанный пик Драконовой Горы. Тень от горы уже протянулась поперек лагеря, погрузив палатки в вечерний сумрак.

Наконец появилась верхом на Беле Суан. Косматая кобыла уверенно ступала по скользкой улице, но Суан цеплялась за повод и за седло, словно боялась упасть. Возможно, так и было. Суан была одной из худших наездниц, каких когда-либо видела Эгвейн. Когда она слезла с седла, путаясь в юбках и бормоча ругательства, на ее лице было такое облегчение, словно она спаслась от смертельной опасности. Бела тихо заржала, узнав Эгвейн. Натягивая сбившийся капюшон, Суан открыла было рот, но Эгвейн предостерегающе подняла руку прежде, чем та успела заговорить. Она уже видела слово «Мать» на губах Суан. И судя по всему, оно было бы достаточно громким, чтобы его услышали за пятьдесят шагов.