Роберт Джордан - Нож сновидений

Также внезапно как начала эту бешеную скачку, также внезапно Туон натянула поводья почти в миле от дороги. Деревья вокруг были старыми, и между стволами было просторно. Черные сосны в сорок шагов высотой и могучие дубы с мощными ветками, изогнувшимися до земли. Из пня одного такого дуба можно было сделать стол, за которым свободно расселась бы дюжина гостей. Валуны и камни были опутаны толстым слоем мха и вьюна, но, куда ни кинь взгляд, это было единственным подобием растительности. Дубы таких размеров убивали весь подлесок под собой.

«Твоя лошадь лучше, чем можно было бы сказать с первого взгляда», – заявила глупая женщина, потрепав его лошадь по шее, когда он подъехал к ней. О, она выглядела как сама невинность! – «Возможно, у тебя и в самом деле хороший глаз». – Капюшон плаща слетел на спину, и стало хорошо видно ее шапку коротких черных блестевших как шелк волос. Он подавил в себе желание их погладить.

«Чтоб я сгорел, вместе со своим хорошим глазом», – прорычал он, нахлобучивая шляпу. Он знал, что ему нужно было вести себя как ни в чем ни бывало, но не смог избавиться от грубости в голосе. – «Ты всегда скачешь как сведенная с ума луной идиотка? Ты могла свернуть своей кобыле шею еще до того как дала бы ей имя. Хуже того, ты себе могла свернуть шею, а я обещал доставить тебя живой и невредимой домой, и намерен сдержать свое обещание. Если ты собираешься продолжать рисковать своей жизнью при каждом выезде, то я не разрешу тебе ездить верхом». – Он тут же пожалел о сорвавшихся с языка словах, но было поздно.

Мужчина бы рассмеялся от подобных угроз, если повезет, решив, что это шутка, однако женщина… Теперь все, что ему оставалось, это ждать взрыва. Он предполагал, что ночные цветы Алудры побледнеют по сравнению с тем, что его ждет.

Она подняла капюшон и молча поправила волосы на голове. Потом посмотрела на него, изучающе, наклонив голову сперва в одну сторону, потов в другую. Наконец, она кивнула самой себе: «Я назову ее Акейн. Это значит – ласточка».

Мэт моргнул. И все? Никакой реакции? – «Я знаю. Хорошее имя, подходящее». – Что теперь? Женщина почти всегда поступала наперекор его ожиданиям.

«Как называется это место, Игрушка?» – спросила она, хмуро оглядев деревья. – «Или лучше сказать, как называлось? Ты знаешь?»

Что она имела в виду? Это проклятый лес! – вот, как это называется. Но, внезапно, он увидел, что огромный валун прямо перед ним, почти полностью скрытый под вьюном напоминает громадную голову, покосившуюся набок. Женскую голову, если присмотреться по внимательнее – эти выветрившееся следы в прическе, видимо когда-то, обозначали драгоценности. Статуя, которой принадлежала эта голова должна была быть огромной. Из земли торчал только кусок с макушки и глаза в спан высотой. И этот большой белый камень торчавший между корней дуба был частью витой колонны. И повсюду вокруг были видны куски колонн и громадных обработанных камней, которые когда-то были частью какой-то гигантской постройки, а рядом торчал кусок в два спана длиной, напоминавший наполовину скрытый под землей каменный меч. Однако, много где можно отыскать древние руины, и не каждая Айз Седай скажет, что там было раньше. Он уже открыл было рот, чтобы сказать, что не знает, но тут он сквозь деревья заметил стоящие в ряд три высоких холма приблизительно в миле впереди. На среднем из них на вершине имелась расселина, словно ее раскололи клином, а у того, что левее их было две. Он знал это место. Невозможно, чтобы где-то в другом месте нашли еще три таких же холма.

Эти холмы назывались Танцорами, а место – Лондарен Кор. Здесь была столица Эхарона. Дорога у него за спиной была вымощена приблизительно в тоже время и проходила прямо через центр города, который тянулся на несколько миль. Говорили, что в Лондарен Кор теже каменщики Огир, которые строили Тар Валон, превзошли самих себя, доведя стиль до совершенства. Но так было всегда, жители любого построенного Огир города утверждали, что их город прекраснее Тар Валона, и что тот служил отправной точкой для их архитектурного стиля. У него сохранилось много воспоминаний о городе, о балах во Дворце Луны, о пьянках с солдатами в тавернах, в которых танцевали танцовщицы в вуалях, о Процессии Флейт во время Освящения Мечей, но что странно, у него были и другие воспоминания об этих холмах – уже спустя пятьсот лет после того, как троллоки не оставили от Лондарен Кор камня на камне, а Эхарон погиб в реках крови и пожарах. Зачем Неревану и Эсандаре вздумалось тогда вторгаться в Шиоту, которой принадлежала эта земля, он не знал. Его воспоминания были отрывочными, охватывали большие куски истории, но полны пробелов. Он понятия не имел, почему холмы были названы Танцорами, и что подразумевалось под Освящением Мечей, но не забыл, что был лордом Эсандары, когда среди этих руин разгорелась битва, и эти холмы как раз попали в поле его зрения, когда в его горло вонзилась стрела. Должно быть, он упал, захлебываясь собственной кровью, совсем неподалеку, где-то в полмили, от того места, где сейчас сидел в седле Типуна.

«Свет. Ненавижу вспоминать о собственной гибели», – подумал он, и эта мысль раскаленным углем пронзила мозг. Уголек, который разгорался все ярче и ярче. Он помнил все эти смерти, не одну, а очень многие. Он-помнил-как-умирал.

«Игрушка, тебе плохо?» – Туон подъехала ближе и вглядывалась в его лицо. Ее большие глаза были наполнены беспокойством. – «Ты стал бледнее луны».

«Я в порядке, как ключевая вода», – пробормотал он. Она была очень близко. Если бы он наклонил голову, то легко мог ее поцеловать, но он не шелохнулся. Он не мог. Он размышлял так яростно, что на движения сил уже не оставалось. Каким-то образом, Свет знает каким, Илфинн собрали все эти воспоминания, которые запихнули в его голову, но как им удалось собрать воспоминания погибших? Эти люди погибли в этом мире – мире людей. Он был уверен, что они никогда не выходили из тер’ангриала в виде искривленного дверного проема на эту сторону, даже на пару минут. То, что случилось с ним ему очень не нравилось. Возможно, они создавали своего рода связь со всеми, кто когда-либо входил в тер’ангриал, что позволяло им сохранять все воспоминания человека до последнего мгновения его смерти. В некоторых своих воспоминаниях он помнил себя пожилым и седым, в других был на пару лет постарше, чем сейчас, но никогда не помнил ни детства, ни юношества. Что было довольно странно, если они набили его голову случайными обрывками чужих воспоминаний, которые им были больше не нужны или бесполезны? У них должны были быть причины, чтобы собрать их в одну кучу и выдать ему. Нет, он просто пытается отвертеться от ответа, куда его это ведет. Чтоб ему сгореть, проклятые лисицы засели прямо в его голове! Выходит так. Это единственное объяснение, которое имело какой-то смысл.