Алексей Осадчук - Летописи Дорна. Белый воин

Дома, построенные рядом с крепостной стеной, пылали, озаряя, будто лихорадочным дневным светом, мечущиеся по улицам среди домов далёкие фигурки. С этого места было хорошо видно, что ворота городища, словно соломенная плетень, развороченная чем-то необъяснимо страшным, валялись поодаль от стены. В разорванную брешь постоянным шевелящимся потоком втекали противные волосатые тела тарков. В шагах ста от погибших ворот стоял неровный строй изрядно поредевшей дружины Ульма. Часть бескрайнего вражеского потока, словно морская волна, натекала на кажущуюся такой маленькой и хрупкой стену щитов. Тарки беспрерывно текли, огибая еще не сдавшийся островок измученных людей и воющей рычащей массой расползались по всему городищу. А там — дети, женщины и они умирают! Ульм умирал — никто не придет на помощь.

Аная со слезами на глазах смотрела на страшное действо там, внизу. Остатки дружины Ульма помалу стали терять своих боевых товарищей. Вон один вой не успел опустить вовремя щит после выпада копьём, и на его открытое плечо падает здоровенная дубина тарка, дробя и вырывая его из строя. Воин, подхваченный длинными волосатыми лапами, исчезает в клубке клыкастых тел, разрываемый на части. Справа, особенно здоровенный тарк влетает, насаживаясь на копья в строй сомкнутых щитов и остервенело, разя своей страшной дубиной направо и налево. Тварь успевает перед смертью нанести сильный урон строю. Но вои стоят! Стоят насмерть, стараясь подороже продать свои жизни. По мере того, как умирают храбрые защитники, страшный рычащий, жаждущий крови, круг сжимается.

— Что же мы стоим! — кричит, словно вырвавшись из плена страшного сна, Аная. — Им нужна наша помощь! Скорей! Скорей же! Ну что же вы стоите?!

Она, оторвав от страшного зрелища взгляд, оглянулась на своих спутников. Они стояли не шевелясь, с каким-то странным выражением глаз. Казалось, глаза троих воинов говорили о понимании чего-то особого, чего не понять никогда ни одной женщине.

— Их уже не спасти, — успокаивающим тихим голосом сказал Валдо, — Ульм пал, наш долг уйти и предупредить о враге в самом сердце наших земель. Я ухожу в Мирольм, скажи отцу, если сильно прижмёт, пусть пришлёт птицу.

И уже строгим, привыкшим повелевать голосом, обратился к дружинным:

— Пойдёте лесом вдоль побережья, видать, орда прошла через Ущелье. И ещё перескажите всё Седовласу, мнится мне, тарки разделились на три орды, и каждая идёт прямо к самым сильным городищам. Странно идёт… Первый раз зрю, чтоб тупое зверьё так воевало. Да, и ещё! За деву головой отвечаете! Это я вам говорю, сотник Валдо Белый Топор.

Он развернулся и легким для такой горы мышц, бегом двинулся в сторону моря, противоположную Хирмальму. Ошеломлённые Митро и Римас ещё некоторое время смотрели в след по звериному уходящему гиганту. Сегодня их свела судьба с самым главным сотником Рыжебородого, о его силе даже слагали песни и сказы среди лоримов. Каждый мальчишка хотел быть похожим на Валдо Белоуса (так его еще называли за то, что он принёс когда-то из Ледяного леса два белых уса грозного ра-хана).

Всё это произошло за несколько мгновений. Был легендарный Валдо — и уже нет его, канул среди тёмных по-весеннему цветущих деревьев. Аная, сдерживаемая Римасом, уже горько, как маленькая девочка, рыдала, глядя на погибающий Ульм. Страшный вой разнёсся по терзаемому городищу, нагоняя подавленно уходящих от места трагедии, так и не смогших ничего предпринять беглецов…

Они шли всю оставшуюся ночь, всё дальше удаляясь от страшного места. Аная, словно перегорела, послушно плетясь за неизменно шагающим впереди Митро. Шли молча. Говорить не хотелось. Все трое словно повзрослели на несколько лет. Каждый думал о своём. Только иногда насторожившийся Митро уходил вперед, чтобы разведать дорогу.

Лес, просыпавшийся после долгого зимнего сна, не обращал внимания на угрюмо шагающих путников. Его чудесные запахи и цвета больше не радовали несчастную Анаю. Вместе с Ульмом погибли её красочные мечты и грёзы. На их место пришло жесткое и беспощадное понимание окружающей жизни. Всё ещё не верилось в то, что больше не будет никакой ульмской ярмарки, что не будет хороводов и ночных посиделок. Остался только растерзанный на части мертвый городище с рыскающими по нему голодными тварями. Канули в небытие чудесные богатырские подвиги, осталось только горькое воспоминание об удаляющейся широкой спине великана Валдо, да то обреченное на смерть хрупкое кольцо строя сомкнутых щитов и пылающее городище с умирающими в нем женщинами и детьми. Впервые ей, молодой цветущей девушке, у которой вся жизнь была впереди, не хотелось жить. По дороге её постоянно выворачивало. Вдруг остро захотелось к отцу. Обнять его, зарывшись в широкой могучей груди и разреветься как девчонке, жалуясь на весь мир. А он своей твёрдой и шершавой, как камень, ладонью, нежно бы гладил её по волосам, успокаивая и утешая.

С рассветом Митро, взявший на себя роль главного в их маленьком отряде, объявил привал. Огня жечь не стали, расположились среди деревьев. Римас, наносив сухих веток, соорудил из них нехитрое ложе. Постелив поверх плащом, негромко сказал еле живой Анае:

— Поспи пока, а мы постережем.

Едва коснувшись уставшей головой лежанки, Аная провалилась в тяжелый болезненный сон. Тихо, чтоб не потревожить спящую девушку, Митро накрыл её своим плащом.

— Досталось девке, — сказал он, присаживаясь рядом с Римасом, сидящим на стволе небольшого поваленного дерева, поросшего уже многолетним серым мхом.

— Да уж, тут не каждый муж совладает, а она только поплакала чуть-чуть. Что значит кровь Седовласова, — подтвердил Римас, сидящий с обнаженным клинком.

— Дык она смалу такой была. Аль ни помнишь? Всё в себе держала: ни слезинки тебе, ни крику. Ровно хлопец скакала, тебя вон вообще на мечиках выигрывала.

Римас согласно покачав головой, заулыбался. Да выигрывала. Такому вою, как Аная, не стыдно и проиграть.

— И тебе тоже на орехи доставалось.

Они дружно тихо улыбнулись воспоминаниям своего шального детства. Как росли вместе, как по ночам убегали из детинца на реку купаться, как воровали в саду у старой Яльми сладкие плоды нормиса (сладкий маленький плод тёмно-синего цвета, растёт на деревьях). Доставалось потом от строгого десятника Ирмо за проделки маленьким сорванцам. Старый Ирмо не смотрел, что Аная — дочка ярла, давал нагоняй ей наравне со всеми отроками. Седовлас только довольно посмеивался в свой седой ус, видя украдкой, как муштруют его чадо.

Анаю, окунувшуюся в мир тягостных грёз, вырвало из вязкого тревожного плена лёгкое прикосновение тёплой шершавой ладони к её рту. На неё смотрел Митро, прикладывая указательный палец к своим губам. Мол, тихо. Медленно он забрал ладонь от лица уже окончательно проснувшейся девушки. Тихо, чтобы не шуметь, она поднялась со своего ещё хранящего её тепло, ложа. Обнаженный меч в руке. Слева — Римас, настороженно глядящий по сторонам. Медленно подползя к Митро, Аная шепотом еле слышно спросила: