Вера Чиркова - Русские ведьмы в чужом мире

Несколько минут я перебирала в мозгу разные предположения и догадки, пока с досадой не признала, слишком мало у меня фактов для того, чтобы делать какие-то выводы. Зато обнаружила, что голова постепенно начала соображать яснее и, порадовавшись этому факту, немедля сама себе выдала задание. Придумать способ, как проверить, что с глазами. Вообще-то оказалось, что придумывать ничего не нужно, достаточно напрячь память. Была у нас в интернате одна девочка, такая гибкая, что могла пальцами ноги почесать себе голову. И все мы, глядя на нее, тоже пытались так научиться, почему-то тогда это казалось очень нужным умением. Вот и я тренировалась, и хотя особых успехов не достигла, но всё же кое-что могу. Привычно изогнувшись, пытаюсь дотянуться ногой до лица, и вдруг с изумлением обнаруживаю, что я не лежу на постели, как считала до этого мгновения, а сижу на корточках. Именно такие ощущения вдруг возникли у меня, а затем я почувствовала и твердый пол под босыми ногами, и руки, вытянутые вперед и в стороны и к чему-то привязанные. Легкая паника охватившая меня при этом открытии, грозила стремительно перейти в истерику, а это было именно то, чего не следовало делать ни в коем случае.

Уж это-то я выучила на всю жизнь. Поэтому пару раз медленно и с чувством повторила про себя таблицу умножения и снова предприняла попытку дотянуться ногой до подбородка.

Исходя из того, что руки привязаны и упасть назад я не смогу, откидываюсь на вытянутых руках насколько возможно и тянусь ногой к лицу. Плотное покрывало удалось зацепить пальцами с первого раза, и меня вначале даже поразило такое везение. Но когда ткань упала и я рассмотрела свои руки, все остальные мысли и рассуждения на некоторое время перестали существовать.

Я почти сразу поняла, что означает увиденное мною. Вот поверить оказалось намного труднее. Мысли заполошно метались в голове, как куры, которых пытается поймать заигравшийся щенок. Не помогала даже таблица умножения. В душе горело яростное желание выдрать из стен намертво вмурованные толстые цепи, и пойти крушить всё и всех подряд. Да так чтобы ни одной вещички целой не осталось, чтобы летели вслед клочки и истошные крики. И я даже подергала свои цепи и поочередно и вместе, но быстро убедилась, что здесь всё сделано на совесть. Или на страх?!

Только после того, как немного остыла, пришло ясное понимание, именно потому меня и посадили на цепи, когда была еще в бессознательном состоянии, что боялись этой безудержной ярости. А значит, не отпустят до тех пор, пока не убедятся, что я не опасна. Стало быть, мне позарез нужно изобразить кротость и покорность. И пусть в школьном театре у меня не нашли особых талантов, заявив что лицо маловыразительно, здесь я постараюсь сыграть свою роль на отлично. Ведь на моей нынешней морде никакой выразительности не предусмотрено самой природой.

Я подоткнула под себя покрывало и, опустившись на ноги, принялась продумывать план. И для начала решила не кривить душой хотя бы с самой собой, вот почему я упорно называю свои нижние конечности ногами? Когда на самом деле из тела торчат корявые и огромные, не меньше семидесятого размера, лапы. Издали похожие на петушиные, а вблизи отлично видны чешуйки, шипы и острейшие когти. И рук у меня теперь тоже нет, вместо них гигантские крабьи клешни, крепко прикованные за те места, где должны быть запястья, массивными металлическими браслетами. А цепи растянуты в стороны таким образом, чтобы я никак не могла одной клешней дотянуться до другой. Все правильно, ведь крабьи клешни легко перекусывают металл, и проблем с освобождением в противном случае для меня бы не существовало.

Еще с полчаса я с интересом осваивала постепенно просыпающиеся ощущения и открыла массу интересных особенностей, о которых и не подозревала раньше. Ну что Фуссо видел в темноте, я подозревала и до этого, а теперь убедилась воочию. Или это не совсем правильное выражение? В настоящий момент я не вижу глазами стен, пола, цепей и собственных клешней, в камере нет ни одного источника света. И окон нет. Зато ощущаю всё до мельчайших подробностей по изменениям температуры. И естественно, интенсивнее всего светилась в темноте я сама. Еще чутко слышала всё, что происходило за пределами толстых стен, и сопенье нескольких охранников за дверью меня даже позабавило. Кроме того оказалось, что мой новый организм тонко чувствует запахи, каким-то десятым даром ощущает почти незаметные колебания камней пола и стен, и прекрасно ориентируется во времени суток. Например, я прекрасно знала, что сейчас время чуть перевалило за тот мрачный промежуток, который здесь называли ведьминым часом.

Разумеется, я изучала возможности своего нового организма не только из простого любопытства. Ведь теперь это единственное оружие, которое мне досталось и знать его достоинства и недостатки я просто обязана. Именно исходя из них, я и буду действовать. И постараюсь больше не обманываться, достаточно с меня и тех ошибок, за которые заплатила собственным телом. Если бы я могла плакать, то дойдя до этого рассуждения, обязательно почувствовала бы на щеках соленые капли, но в этом теле такая функция не предусмотрена. Да я даже глаза прикрыть не могу, нет у меня теперь ни век, ни ресниц. Зато понятно, зачем на мою голову намотали плотное покрывало, по привычке вздохнула я и из пасти вырвалось сердитое шипенье.

Все, хватит себя жалеть, ничего этим не изменишь. Пора приступать к разработке плана действий. Обиды и выяснения отношения я отбросила сразу. Нет, не насовсем, просто отложила в дальний уголочек памяти. И мечты о побеге, тщательно просчитав варианты, тоже отмела как несбыточные. Чтобы бежать, нужно иметь как минимум представление о том, куда бежать и чем потом заниматься. А посвятить свою жизнь копанию погребов или цирковым фокусам я всегда успею. Значит, делаем вид, что ни на кого не сердимся и никого не хотим убить. Трудновато, но не невозможно. И лучше всего это прокатит, если я прикинусь потерявшей память. Нет, не совсем, чтоб не отправили в подземелье к другим крабам, а так, наполовинку. И разговаривать тоже не стоит, впрочем, я пока и не знаю, сумею ли это делать. Как же попробовать? Оглянувшись на дверь, за которой сопят гольды, уже приоткрыла, было, пасть, да захлопнула снова.

Опять чуть не сглупила, может и у них слух не хуже моего? Поэтому нужно придумать, что сказать. Попросить пить? Нет, не хочется. Тогда есть? Что-то внутри включилось от этой мысли, и я решилась.

- Мясссоо… - прошуршало так оглушительно, что я даже загордилась, надо же, а говорю-то намного громче чем Фуссо.

И только минут через пять, не дождавшись из соседней комнаты никаких признаков суматохи, начинаю понимать, в чем дело. Это я просто слышу теперь намного лучше, чем говорю. А как же тогда Фуссо выдерживал общество шумных ведьм и звонкий голос князя? Ведь он должен был вонзаться в мозг как острый нож. А краб не выказывал никакого недовольства, интересно, просто терпел или у него есть способ снизить восприятие звука?! Вернее, теперь у меня.