Танит Ли - Вазкор, сын Вазкора

Я посматривал, не появятся ли черные рабы, но ни одного не увидел, и мы не искали их. У нас была только одна пленница, и она была моя.

Я укутал ее в меха, чтобы воины не увидели ее изумрудов и других сокровищ из драгоценностей и живой плоти и не стали завидовать. Днем я заставил ее завязать волосы куском бархата, только маска-олень была видна. Она была спокойнее днем. Я сказал ей:

— Слушайся меня, и ты в безопасности. Ты нашла меня грубым, но попытайся что-нибудь выкинуть, и окажешься во власти других, еще менее любезных, чем я.

— Это в самом деле приятная мышь, — сказала она. Потом, когда мы выходили, она насмешливо позвала меня:

— Вазкор, Вазкор.

Я не смог заставить себя ударить ее. Я был опьянен ее телом и не хотел повредить его, и она знала это, уже чувствуя свою власть, она, моя рабыня. Я взял ее за плечи и поднял над землей.

— Я тут думал, сука. Может, ты права. Может быть, твой король Вазкор — ведь он был король, золотая маска — может быть, он во мне, как говорили старики, когда упали на колени. Так вот. Зови меня этим именем. Я побью тебя, если ты будешь звать меня иначе. Я Вазкор. Как-нибудь я украду золотую маску и буду надевать ее, когда буду закупоривать тебя.

После этого она примолкла, так как была не менее противоречива, чем другие женщины.

Однако эта мысль укоренилась во мне. Если я напоминал их мертвого принца, именно его дух и направлял, должно быть, мою одержимость. Происшествия на скале не отступили в памяти, как сон, который положил им начало, но я говорил себе, что не стану раздумывать над ними. И у меня были другие проблемы, требовавшие раздумий.

Мужчины крарла встретили меня на рассвете приветственными криками, как они приветствовали бы вождя после воинственного налета. Когда они заметили, что я заполучил себе девку из городских палаток, они закричали еще громче. Я мог бы взять, что пожелаю, они не стали бы ворчать, по крайней мере в тот час, потому что я был героем, освободившим их. Позже они будут ненавидеть меня еще больше за то, что обязаны мне.

Я посадил Демиздор на лошадь. Хотя в крарлах мало женщин ездили верхом, моя женщина должна ехать верхом. Пусть она и рабыня, ее ценили в крепости.

Я не трогал ее с того первого раза. Она считала меня дикарем, псом, которого притягивал к ней сексуальный инстинкт, и я чувствовал, что она воображала, что благодаря этому она сможет вертеть мной. Поэтому я не прикасался к ней, хотя низ живота у меня сводило от желания. До этого я никогда не занимался дипломатией в отношениях с женщинами. Как мальчишка, потерявший голову от какой-то девчонки, которая не дается, я упражнялся в произнесении ее имени про себя, старясь добиться правильного звучания. Когда я предлагал ей еду и питье, она отворачивалась, как будто это было насилие, и она предпочитала, чтобы ею насильно овладели, чем насильно кормили. Я вспомнил мифы о сверхъестественных силах в городах и оставил ее в покое.

Ту ночь мы провели в горах. Нам не попалось свежей добычи, и мы пили, чубы заглушить голод. Я отнес ей чашу городского вина — в их палатках оно хранилось в бочках — но она ни за что не пила в моем присутствии. Я оставил ей чашу и, когда вернулся, обнаружил, что она осушена.

Я лежал рядом с ней для ее же безопасности, а также ради своей гордости. Воины раздули бы целую историю, если бы я взял девушку и не обслужил ее. Я спал плохо, споря с самим собой, то ли не трогать ее, то ли овладеть ею и кончить с этим.

Незадолго до рассвета я услышал, как она пошевелилась, и сказал себе, что поступил мудро, не давая себе заснуть. Я вспомнил кинжал, который она метнула в меня. Вскоре я различил ее силуэт на светлеющем небе. Она стояла на краю обрыва. На секунду я вообразил, что она собирается броситься со скалы так же, как городские мужи бросились на свои мечи.

Я напрягся, готовый прыгнуть и оттащить ее, и она сказала:

— Лежи спокойно, воин. Я недостаточно смела для этого. Не сегодня, по крайней мере.

— Ты должна называть меня Вазкор, — сказал я. — Разве я не говорил тебе?

Ее волосы были подобны легкому дыму в свете зари, и сквозь серебряное платье я видел все изгибы ее тела, которое сводило меня с ума.

Она сказала:

— Недалеко от Эшкорека есть бутовая башня. Это могила Вазкора. Двадцать лет назад он взял города в свои руки, подчинил своей воле и разгромил их. Он женился на богине-ведьме; ее звали Уастис. Есть детская легенда о том, что она была убита, но восстала из смерти, приняла образ белой рыси и скрылась прежде, чем солдаты пришли за ней. Говорят, она еще живет в другой стране, Уастис Карнатис. Но Вазкор мертв. Ее слова отдались во мне эхом. Мороз пробежал по спине, и я попросил ее замолчать. Я все еще видел, как они преклонили передо мной колени в крепости, старшие воины, которые могли помнить его, может быть, смотрели ему в лицо и снова увидели его в моем.

Поздним утром мы добрались до долины весенних собраний. Там поднимался дым; он обманул нас. Мы направили прекрасных городских лошадей шагом через верхний перевал и посмотрели вниз на остатки большого лагеря, черного от старых кострищ и совершенно опустевшего. Ни одной собаки не выбежало нам навстречу. Только несколько хлопающих пестрых куч из крыльев и клювов там, где большие птицы обедали мертвыми собаками, лошадьми и останками людей. Крарлы собирались сжечь своих мертвых так же, как и мы сделали в крепости, но убитых было так много, что у них не хватило терпения проследить за кострами. Они вскоре погасли и оставили лакомое жареное мясо любителям падали. Зрелище было не из приятных и вызвало у меня приступ тошноты. Я видел множество трупов, но не возвращался на поле битвы, когда вороны устраивали там банкет.

Она была рядом со мной. Я не мог видеть выражения ее лица из-за серебряной маски, но она смотрела прямо на долину, и ее руки спокойно и небрежно лежали на поводьях.

— Пожиратели мертвечины должны благословлять ваших принцев за такие обеды.

— Разве племена никогда не убивают? — молниеносно ответила она.

— Мы убиваем в рукопашном бою, а не железными фаллосами, стреляющими из-за холма.

— Нашими пушками мы разрушили собственные города, — сказала она. — Не думай, что я пожалею о вашей маленькой потере.

— Для рабыни ты мяукаешь очень резко.

— Я не рабыня тебе, — сказала она, — хотя ты можешь играть в эту игру. Закуй меня в цепи, бей меня, убей меня. Я все равно не твоя рабыня. — В этом нет необходимости. Я сделаю тебе ребенка. Тогда посмотрим, насколько ты моя рабыня.

На это она не нашла, что ответить.

Мужчины сзади нас тоже сидели очень тихо, мрачные и кислые, видя покинутый лагерь. Вопреки всему они надеялись на лучшее. Но вожди и соплеменники посчитали их потерянными и списали со счета, и когда прошла ночь собрания, они отправились по домам к местам стоянок дагкта. Я размышлял над тем, скольким умирающим жрецы помогли, добив их ножами на пороге. Мне было также интересно, как Эттук отпраздновал для себя мою смерть, ибо он уверен в моей смерти, зная, куда я отправился. Будучи живым, я не мог представить свою смерть. Вместо этого я представил себе, как его бастарды ссорятся из-за своей доли, как вдовы причитают по мужьям, взятым в плен, и тут я вспомнил свою мать. Она тоже будет думать, что я убит или в рабстве. Я забыл об этом.