Танит Ли - Восставшая из пепла

Я последовала за ним из дома, и он усадил меня позади себя на лохматую вьючную лошадь, сильную, коренастую, темную зверушку, больше смахивающую на осла; к седлу была привязана стеклянная бутылка вина. Мазлек открыл ее и вылил половину красной жидкости на мостовую.

— Когда я дам тебе знать, богиня, ты должна прикинуться пьяной, цепляться за меня и смеяться, — он казался до крайности смущенным и добавил:

— Прости меня. Я бы не стал просить тебя об этом, будь какой-то иной путь.

— Ах, Мазлек, — упрекнула я его. — Ты ведь не считаешь меня такой уж дурой? Забудь, что я та, кем ты меня считаешь, оттого что убил меня мечом на хуторе у Воды, а я исцелилась и последовала за вами. Если мы хотим проделать этот путь вместе, то ты должен понять, что я не представляю собой ничего очень уж примечательного и особо достойного любых хлопот с твоей стороны. Я буду делать то, что ты мне скажешь, и буду тебе благодарна за помощь.

Для меня это был момент усталой истины — и горький, и утешающий. Если сказанное мной и шокировало Мазлека, то он не подал виду. С миг царило молчание, а затем он пришпорил лошадь, и мы ускакали.

Скачка получилась быстрой, темные переулки перемежались абстрактными узорами от света костров и силуэтами фигур на фоне этой красноты. Пьяные воины кричали нам, но не проявляли особой склонности преследовать. А сердце города среди дворцов яростно пылало оранжевым огнем, и поднимались всплески пурпурного дыма. Вот и вся обещанная братская любовь. Мы добрались до широкого проспекта, и впереди совершенно неожиданно за домами выросла стена. Это нижние ворота, не шибко важные и, надо полагать, слабо охраняемые. Мы проехали мимо большого костра на улице, вокруг которого столпилось много народу, и в коня попал брошенный кем-то предмет. Конь вильнул в сторону, затем поправился и побежал дальше, вокруг квартала разграбленных лавок и конюшен, где бродили немногие отбившиеся животные, а впереди маячили ворота.

— Давай, — скомандовал Мазлек.

Даже мне, готовой к его преображению в иную роль, оно показалось удивительным. Внезапно он дернул поводья лошади так, что та запротестовала и загарцевала, и начал раскачиваться в седле, ревя какую-то нескладную песню без слон и мелодии. Он отвязал полупустую бутылку и теперь высоко размахивал ей. Его преображение настолько захватило меня, что я чуть не забыла про свое собственное, но наконец вспомнила, обхватила его руками и принялась распевать во весь голос одно из музыкальных выступлений, слышанных в стане Дарака, при звуках которого некоторые даже здесь могли поднять бровь от удивления.

Вот, так мы и добрались до пасти ворот, вероятно, входа для гуртовщиков, судя по их ширине и уродливости и количеству сцементированного с дорогой древнего скотного помета.

У ворот болталось человек десять, больше, чем я надеялась, но без масок и, судя по окружавшему их запасу бутылок и мехов с вином, они явно пребывали не в лучшей форме. Я подумала, что могут возникнуть какие-то сложности с паролями, которых мы не знаем, но они, очевидно, начисто забили обо всем подобном.

— Стой! — к нам, пошатываясь, подошел ближайший, бывший, похоже, главным. — Стой, надравшийся сукин сын. Стой, стой, стой. Что там у тебя за седлом?

Говорил он на своего рода армейском жаргоне, ставшем чуть ли не самостоятельным языком.

— Баба, — отозвался Мазлек и предложил ему стеклянную бутылку.

Солдат выпил, рыгнул и посмотрел на меня.

— Белханнорка, — определил он.

— Совершенно верно, — подтвердил Мазлек, — и вполне готовая заставить меня забыть об этом.

— Видно немногое, — сказал солдат, — но, по-моему, она с икрой.

— Меня это мало трогает. Она ведь не скажет, что это мой, если мы опять заедем сюда, не так ли?

Солдат поднял руку и принялся исследовать меня, и я почувствовала, как напряглось тело Мазлека. Я слегка шлепнула его.

— Разве я говорила, будто принадлежу тебе, солдат? — спросила я Мазлека. — Всего лишь за то, что ты подвез меня? Вот этот, сразу видно, милый парень, — я потрепала солдата по щеке, и этот дурак улыбнулся во весь рот. — Мы ненадолго выезжаем за ворота. Почему бы тебе не отправиться с нами?

— За ворота? — с сомнением переспросил он. — А почему не здесь и сейчас?

— Люблю отбирать и выбирать, — нашлась я. — И, кроме того, неужели ты хочешь, чтобы этот сброд лез вперед тебя?

Он взглянул на других солдат, снова улыбнулся во весь рот и пошел впереди коня. Когда он вывел нас за ворота, раздалось несколько криков, но он велел им заткнуться, что они и сделали, так что никаких осложнений не возникло.

От ворот тянулась узкая тропа. Платформа здесь переходила в склон, свободно усеянный подстригаемыми по весне деревьями.

— Здесь годится, — сказал наш сопровождающий.

— Забудь про него, — кивнула я на Мазлека, слезши с коня. Я позволила солдату увлечь меня в какие-то кусты, где он и приступил к получению того, что его больше всего интересовало. Мазлек, возможно, проявил излишнюю быстроту, так как слишком рассердился, но тренированный боец в нем спас нас; к тому же он был слишком хорошим профессионалом, чтобы напортачить при всей его ярости. Он внезапно вырос над нами, зажал солдату ладонью рот и воткнул в него нож. Анашанин умер без звука; Мазлек стащил его с меня и отшвырнул в сторону.

Я не видела за маской выражения лица Мазлека, но каждая линия его тела выражала ужас.

— Богиня, я думал, что поспел слишком быстро, чтобы он…

— Неважно, — отмахнулась я.

Он покачал головой и отвернулся.

Мы снова забрались на лошадь и быстро ускакали от стен Белханнора по деревенским полям в безопасную темноту.

Нам повезло. Примерно час спустя, проезжая тянувшимися от подножья горы зарослями кустарника, мы нашли другую лошадь, близнеца первой, легко пойманную на приманку в виде сахарной травы. Усевшись по отдельности, мы поскакали рысью и встречали рассвет не останавливаясь.

Белханнор сделался теперь лишь силуэтом на горизонте, вырезанной из слоновой кости фигурой, со все еще висевшей над ее головой струйкой дыма, похожей на грозовую тучу. Мы сделали привал в роще кривых колючих деревьев и развели небольшой костер. Мазлек стащил с себя анашские тряпки и опять надел мягкую тунику стального цвета и маску нижестоящего гражданина. Теперь мы сделались всего лишь беглецами из Белханнора, одной парой из, вероятно, целой сотни, направлявшихся, наверное, в разрушенный Ораш в ожидании, пока можно будет спокойно вернуться домой.

Мазлек извлек из седельной сумки небольшой короб, и я поняла по его стеснительности, что там должно находиться.

— Мазлек — тихо сказала я, — я могу много дней обходиться без пищи. Снабжай себя, сколько хочешь.