Вера Камша - ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись первая.

— А в этот раз все было иначе?

— Он набросился на меня. Мне никогда не было так страшно. Его силы не иссякали… Я теряла сознание, приходила в себя, и все продолжалось. Король приходил каждую ночь. Он был у меня, когда на нас сверху что-то обрушилось. Я думала, упал балдахин. Потом на меня потекло что-то горячее… кровь… Король перестал двигаться. Я лежала, боялась пошевелиться. Меня тронули за руку. Король сполз с меня, его стащил Преданный… Преданный пришел и убил его. Я была вся в крови. Преданный рычал, тащил меня к окну, у меня подкашивались ноги… Преданный облизал мне лицо. Он хотел, чтобы я пошла с ним, я умылась и пошла… Мы шли, шли вниз… Была дверь, Преданный ее открыл. Стало темно, но темнота лучше… лучше короля, живого и мертвого… Сначала я помнила, что делаю, потом шла как во сне… Мы пришли сюда. Лупе приняла нас, потом я ничего не помню… Только слышу.

— Что ты слышишь?

— Меня зовут. «Ты наша. Иди к нам. Ты наша. Иди к нам. Мы можем все. Ты можешь все. Ты теперь наша. Мы теперь твои»… И какие-то тени… Холодно… Почему так холодно?

— Хватит! — Лупе — и откуда выскочила только! — решительно обняла Герику. — Совесть надо иметь, она же сейчас упадет!

— Прости, — механически откликнулся Симон, — мы не сделали ничего дурного, просто напомнили о Стефане.

— Стефан, — тихо проговорила Герика, позволяя себя увести. — Стефан…

— Ну и что ты об этом думаешь? — Роман со вздохом опустился на массивный резной стул из черного дерева. — Проклятье, прямо трон какой-то…

— Корбутская работа. Они просто помешаны на устойчивости… А думать об этом должен ты. Я же ничего не знаю! Да, в замке творится что-то скверное, но нам-то чем это грозит? Войной? Рабством? Эпидемией? Пришествием Антипода? Может, ты все же соизволишь рассказать?! — Симон прервал сам себя, так как Роман его не слушал. Эльф стоял у стола с удивительно глупым лицом. Такие бывают у тех, кто вот-вот поймет очевидное. Еще мгновение, и красавец-эльф стукнул бы себя по лбу, словно какой-нибудь фронтерец, и возопил бы: «Прах меня побери, и как я раньше не понял!» — но узреть самоуничижение знаменитого барда Симону не удалось. Раздавшийся из глубины дома пронзительный крик заставил обоих — и медикуса, и либера — броситься на помощь.

Герика с искаженным от боли лицом билась на полу и кричала. Роман и Симон насилу смогли скрутить корчившуюся в припадке женщину.

— Что случилось? — прокричал Роман, пытаясь перехватить руку королевы так, чтобы нащупать пульс.

— Не знаю! — Лупе била дрожь; казалось, маленькая колдунья сейчас свалится рядом с той, кому пыталась помочь. — Ничего не знаю. Она была лучше, чем днем… Сидела, плакала, пыталась мне что-то рассказать про Стефана, потом увидела его браслет… Тот, что ты принес, попросила… память. Я не могла ей отказать, я так радовалась, что она… Ну что она ведет себя, как будто… приходит в себя…

— Она надела браслет, — перебил ее Роман, губы которого побелели, — и что?!

— Закричала и упала, а после вы видите…

— Надо скорее снять… Держи ее! — встрепенулся Симон. — Или нет… Я подержу… Ты лучше меня знаешь, как эта штука застегивается!

— Нет! — заорал Роман. — Ни в коем случае! Это наше спасение… Это счастье, что она его надела…

— Ты! Ты думаешь, что несешь?! — Лупе была вне себя. — Она же умрет! Или потеряет ребенка!

— И хвала Творцу, вернее, Проклятому! Мы… мы были слепы, как нетопыри… Если бы она выносила ребенка, если бы его воспитал Михай, нас бы… Тарру ничего бы не спасло…

— Чушь! Откуда ты можешь знать?! — Возмущенный до глубины своей лекарской души Симон не желал ничего понимать. — Мы должны ее спасти… И дитя тоже… Дети все невинны! Лупе, помогай!

Маленькая колдунья вздрогнула и изо всех сил навалилась на бьющееся тело. Роман выхватил кинжал:

— Если вы не прекратите, мне придется… Да поймите же, это не ребенок! Это чудовище, воплощение Осеннего! И я его уничтожу, даже если… Через вас я перешагну! Я должен, ясно вам?!

— Я тоже должен! — рявкнул Симон, загораживая не перестающую кричать королеву. — Я лечу! Лечу, а не убиваю…

Лупе соображала быстрее.

— Он прав! — выдохнула она враз посеревшими губами. — Симон… Симон, подумай! Плод растет слишком быстро. Стефан ее не трогал… Он любил… Ты не мог так ошибиться со сроками. И я не могла. Ребенка зачал… Триединый, кто?!

— То, что овладело Марко после смерти Стефана и Зенона, — устало объяснил Роман. Он знал, что убьет, не знал — скольких.

— Сейчас плоду, если судить по внешним признакам, не менее шести месяцев. — Теперь Симон пытался думать. — Месяц за три… Невероятно…

— Вероятно! — Маленькая колдунья вновь навалилась на изогнувшуюся дугой королеву. — У нее начались схватки!.. Симон! Да сделай же что-то!

— Да, действительно. — Лекарь наклонил круглую голову, словно собираясь кого-то боднуть, и совсем другим, «лекарским» голосом потребовал: — Лупе, неси тополиную кору! Живо!

Командор Церковной гвардии Габор Добори решил воспользоваться своим правом входить в покои Архипастыря без доклада. Вообще-то ветеран избегал дразнить гусей, но сведения казались столь важными, что командор под гневным взглядом отца-распорядителя промаршировал прямиком к его святейшеству. Феликс, несмотря на поздний час полностью одетый, что-то быстро писал у конторки черного дерева. Оглянувшись на стук и увидев Габора, Архипастырь вопросительно поднял бровь. Между бывшим рыцарем и бравым ветераном отношения сложились самые доверительные, и наедине они, к обоюдному удовольствию, обходились без церемоний.

— Только что прибыл гонец из Эланда, — сразу перешел к делу Добори. — Подорожная в порядке, но говорить будет только с тобой.

— Где он?

— В надвратной. Молчит, поганец, хоть бы намекнул. Уж не знаю, что он привез, но вряд ли что-то хорошее. Я подумал, вдруг нам лучше вообще никаких вестей не получать?

— Похоже на то. Что ж, идем.

Невзирая на протесты и обиды брата Фиделиуса, Архипастырь свел пышность своих выходов к минимуму. Феликс с каждым днем все увереннее держал в руках церковные вожжи, и желающих возражать ему открыто осталось немного. Когда глава Церкви покинул свои покои в сопровождении одного лишь кардинала, командора и дюжины гвардейцев, никто не удивился и никто не помешал.

Гонцом оказался белобрысый парень, более похожий на пастушка, нежели на эландского нобиля, но повидавший немало аюдантов Архипастырь сразу почуял — на этого можно положиться.

Белобрысый без лишних слов протянул футляр с посланием, а потом, смешно смутившись, вспомнил, что надо опустился на колени и облобызать руку. Архипастырь не выдержал и усмехнулся:

— Сейчас не время вспоминать о церемониях.