Елена Грушковская - Когда гаснет свет

Зачем она жила вообще? Зачем ходила на скучную работу со скучной зарплатой, по графику четыре на два, с девяти утра до девяти вечера? Дома допоздна просиживала за компьютером, а в выходные — буквально, дни, предназначенные для выходов — никуда не выходила?

«Глаза б мои этот мир не видели», — так она думала. Он душил её, этот мир. Сжимал, как мусорный пресс. Подавлял выбросами чего-то тёмного, мёртвого, сквозь которое становилось невозможно дышать: грудь заклинивало, сердце каменело. Во время этих спазмов ноги сами сворачивали к мосту. Танатос. Безжизненное тело, как изломанная кукла, на железнодорожном полотне.

И только мысль о маме удерживала, как тонкая ниточка.

Мама не понимала. «Что за глупая хандра? — говорила она. — Нет ничего ценнее жизни!» И была, безусловно, права: Алёна признавала это и соглашалась. Но…

Мир давно сошёл с ума, он был болен. И она — тоже. Она не хотела видеть этот мир… И её глаза застелил туман.

Она поливала гренки с омлетом черносмородиновым вареньем, запивала всё это грейпфрутовым соком и нацепляла наушники. Мир исчезал, оставалась только музыка.

Потом музыка заканчивалась, и всё начиналось сначала: книги, люди, деньги. Любовь, маги, вампиры, оборотни, космооперы и, конечно же, «попаданцы» — куда ж без них. Бойкий слог, штампованные на конвейере сюжеты. И это составляло девяносто пять процентов продаж. Люди покупали и уходили от реальности, расслабляя извилины, а издательства клали денежку в карман; некоторая доля доставалась Валерию Сергеевичу, и совсем крошечную дольку получала Алёна в виде зарплаты.

Она бережно расставляла макулатуру в красочных обложках по полкам, когда вошёл необычный клиент. Он оказался первым сегодня: рабочий день только начался, покупателей ещё не было. Огромного роста, в короткой дублёнке и мохнатой шапке, с кожаной папкой под мышкой и белой тростью с чёрным наконечником. Глаза его были скрыты щитком тёмных очков.

— Здравствуйте! Мне нужно сделать ксерокопию документов, — прозвучал на весь торговый зал его сильный и звучный, но мягкий голос.

— Да, пожалуйста, — отозвалась рыженькая Марина из отдела канцтоваров. — Сюда.

Алёна застыла у полок, следя взглядом за пушистой шапкой. Да, вот она, трость. Но пользовался ею Олег едва заметно, не колотя ею перед собой по полу и окружающим предметам, а небрежно держа в руке, как модный аксессуар. Казалось, она была ему совсем не нужна и даже мешала, но изредка трость всё же действовала, лёгкими чуткими колебаниями исследуя пространство. Олег повернулся на голос Марины и уверенно двинулся к отделу канцтоваров, ловко огибая тумбы и стойки, а Алёна услышала рядом негромкий голос Наташи, миниатюрной крашеной брюнетки, пробормотавшей себе под нос:

— Интересно, зачем ему документы? Чем он их читать будет?

Наташа, видимо, думала, что говорит достаточно тихо, но слух Олега был поистине кошачий. Остановившись на секунду, он чуть обернулся через плечо и сказал:

— Обычно это делает мой помощник, но сегодня он не успевает, а копия нужна срочно. Вот и пришлось самому.

Оставив Наташу в смущении, он двинулся дальше по направлению к ксероксу. Алёна из любопытства прокралась следом и остановилась в трёх шагах от него. Вжикнула молния кожаной папки, заблестел полупрозрачный зелёный конверт формата А 4, и на стекло тумбы-витрины легли документы.

— Всё в двух экземплярах, пожалуйста, — попросил Олег. — Можно с двух сторон.

Марина включила ксерокс и начала копировать, а Алёна не сводила глаз с Олега. Вдруг он, чуть повернув лицо в её сторону, улыбнулся:

— Здравствуйте, Алёна. Как чувствует себя ваше колено?

Девушка вздрогнула. А Олег ответил на её ещё не заданный вопрос:

— Ваши духи… И дыхание. Особый ритм.

— Надо же, — с озадаченным смешком отозвалась Алёна. — А… А колено — в норме, спасибо.

Под крышкой ксерокса пробегал луч света, в лоток ложились свежеотпечатанные копии. Алёне хотелось, чтобы документы не заканчивались, или чтобы ксерокс заело — словом, что угодно, лишь бы Олег задержался хоть на минуту дольше. Чтобы не получилось, как вчера… Только вчера их разлучила маршрутка, сегодня же время ограничивал копировальный аппарат. Но Марина делала свою работу быстро, ксерокс не подвёл, и на стекло легли все копии.

— Спасибо, — сказал Олег. — Сколько с меня?

— Четырнадцать рублей.

— А можно копии в файл сложить?

— Да, конечно.

Вот и всё… Как быстро промелькнули эти листки бумаги! И всё это время она простояла молча. А о чём говорить? Да ещё при девушках. Вчера уехала она, теперь ускользал он. Вчера день был непутёвый, сегодня — жестокий.

Уже собираясь уходить, Олег задержался у кассы и зачем-то спросил:

— Простите, а до которого часа работает магазин?

— До девяти вечера, — услужливо ответила ему Наташа.

Как только он ушёл, Марина пожурила её:

— Ну ты лоханулась… Слепые же слышат — ого-го как!

Та пробурчала:

— Да я ж вроде тихо… — И добавила, вздохнув: — Не знаю, кто как, а я не смогла бы вот так… В темноте. Лучше уж совсем не жить.

Алёна, не утерпев, подала голос:

— И так можно жить. Живёт же человек, дома не сидит, работает… И не на шпингалетной фабрике какой-нибудь, а психологом…

Девушки тут же заинтересовались:

— А ты что, знаешь его? Ну-ка, колись! Он тебя что-то про колено, кстати, спрашивал!

— Да так… Вчера на улице случайно разговорились, — уклончиво ответила Алёна, снова закрывая створку своей воображаемой раковины, из которой она на миг высунулась, чтобы сказать слово в защиту Олега.

Но Марина с Наташей уже лукаво щурились и понимающе кивали головами. Вскоре, впрочем, стало не до болтовни: покупатель пошёл, а после обеда наведался хозяин, закрылся с администратором Викой в подсобке и за что-то её там целых пятнадцать минут отчитывал. Когда они вышли, Вика нервно прикладывала пальцы к раскрасневшимся щекам, а хозяин чуть ли не облизывался, как наевшийся сметаны довольный кот. Мазнул по Алёне «роковым» взглядом, который не пробуждал в ней ничего, кроме брезгливой неприязни.

— Ну, девочки, работайте тут, я буду к закрытию, — сказал он, отдуваясь. Брюшко выпирало между полами расстёгнутой дублёнки.

Нимало не стесняясь присутствия дам, он сыто отрыгнул воздух и, распространяя вокруг себя пельменно-пирожковую ауру, покинул магазин. Снаружи хлопнула дверца машины, заурчал мотор и слился с общим шумом улицы.

Всё было как всегда и вместе с тем — иначе. Нет, мир не стал лучше, не перестал стискивать в мертвящем, удушающем захвате душу Алёны, но в ней поселилось беспокойство. Как-то всё странно, неуловимо, непонятно… Последняя пара линз помогала ей видеть глазами, но душе помочь не могла.