Елена Грушковская - Багровая заря

— Зачем вы рвёте пупок ради этих преступников? — говорил ей босс. — Мне кажется, вы чересчур печетесь о них.

Но док не отступала. Следующим её достижением было создание библиотеки. Конечно, если в тюрьме содержат всего три с половиной десятка заключённых, стоит ли ради них так напрягаться? Док считала, что напрягаться стоит даже ради одного десятка. Она где-то добыла восемьсот потрёпанных книг — видимо, списанных из разных библиотечных фондов. Это было лишь начало, как она говорила.

Разумеется, начальство всё это не слишком одобряло, но и не ставило доку особых препон. А уж мы её любили с каждым днём сильнее.

Конечно, нам было интересно узнать о доке как можно больше. На осмотрах мы осторожно расспрашивали её:

— Док, а у вас, кроме работы здесь, хоть какая-то личная жизнь есть? Есть у вас, скажем, друг?

Док, как правило, отшучивалась. Она не любила говорить о себе, всегда скрытничала. Она всегда была здесь, с нами, на своём посту, и её личная жизнь, как оказалось, тоже проходила здесь.

Однажды на рядовом осмотре док вдруг слегка вскрикнула и замерла, прижав руку к животу, который, как мне казалось, в последнее время слегка располнел.

— Что с вами, док? — встревожились мы.

Она попыталась пошутить:

— Да ничего, кажется, печень с селезёнкой подрались…

Мы засмеялись, а док опять вскрикнула и даже зажмурилась. Тут к ней бросился Цезарь, схватил её на руки и перенёс на диван.

— Прилягте, док… Вы в последнее время столько работаете. Нельзя так.

Док сказала:

— Ничего, ничего, не стоит поднимать из-за этого переполох. Всего лишь небольшая колика, это пройдёт.

Боли у неё прошли, и она смогла продолжить осмотр, но от меня не укрылось беспокойство Цезаря. Кажется, он знал о состоянии здоровья дока больше остальных, но, сколько мы его ни спрашивали, он молчал, как партизан.

Док Гермиона по-прежнему была неугомонной и хлопотливой, бегая утиной походочкой по всей крепости и прикрывая круглый животик просторным халатом. А потом прошёл слух, что док уходит от нас. Ничего хуже, как нам казалось, и произойти не могло. Но это произошло, причём Цезарь, я и Каспар попали в тот же день в изолятор.

Мы с Каспаром были ни при чём, нового заместителя начальника избил Цезарь — прямо в кабинете у дока. Я и Каспар просто зашли к доку, потому что у Каспара выскочил фурункул на очень неудобном месте, а я чувствовала, что опять заболеваю: меня уже второй день бил озноб.

В кабинете у дока мы увидели следующее: на полу лежал заместитель начальника, на нём сидел верхом Цезарь и жестоко метелил его, а док была в своём кресле в полуобморочном состоянии. Каспар бросился к Цезарю и стал пытаться оттащить его, но это оказалось не так-то просто: Цезарь был богатырского сложения, а Каспар — среднего, и потребовалась моя помощь. Влетевшие надзиратели не разобрались и повязали нас всех втроём.

Что произошло? Мы узнали об этом уже в карцере: Цезарю пришлось нам всё объяснить. Но его объяснения не отличались чёткостью: он был ещё очень возбуждён.

— Он посмел орать на неё! — возмущался он. — Она заплакала. А ей же нельзя в её положении!

— Обожди, — сказал Каспар. — Ты про кого говоришь сейчас?

— Про дока, про кого же ещё?

— Постой… Что это ещё за положение? Неужели…

Цезарь выпалил:

— Да, да, то самое! Беременная она. Вот и всё!

— Ну, ты даёшь, старик! — ахнул Каспар. — Когда же это вы успели набедокурить?

Цезарь молчал.

— Так ведь можно было какие-то меры принять, — заметила я.

— Мы с ней хотим этого ребёнка, — сказал Цезарь. — Когда она мне сказала, что беременная, я ей так и заявил, чтоб она об аборте и думать не смела. Она будет рожать.

Тут, наверно, следует сделать пояснение и разбить ещё один стереотип: вы, люди, полагаете, что мы — ходячие мертвецы и не можем иметь детей. Это не так. Хищники могут размножаться и таким способом, но порядки Ордена строго ограничивают его использование. За всю свою долгую жизнь хищнику дозволяется произвести только одного себе подобного — либо этим естественным способом, либо через обращение взрослой человеческой особи. Впрочем, в случае старшего магистра Оскара, кровь которого обратила меня и Юлю, становилось ясно, что не все хищники равны перед законом…

Док Гермиона не устояла перед темпераментом и страстью Цезаря. Он сказал: «Она будет моя», — и она стала его. По признанию Цезаря, он держал её в объятиях всего раз, но этого раза ему оказалось достаточно, чтобы метко попасть в цель. Пользуясь своим положением, док старалась сделать для него всё, что было в её силах: она давала ему человеческую кровь чаще, чем другим заключённым, и его силы достаточно восстановились, чтобы наброситься на нового заместителя начальника и избить его. Разумеется, после этого дока не могли здесь оставить, и Август Минерва дал ей понять, что она уволена.

Мысли Цезаря даже в колодце были только о ней и о ребёнке, и он буйствовал, как тигр в клетке, рвался к ней, рычал, пытаясь сокрушить решётки, но скоро ослабел от голода и притих. Уж не знаю, как доку снова удалось пробраться к нам с бутылкой крови; сквозь усталую дрёму я услышала тихий голос, с нежной тревогой звавший:

— Цезарь… Цезарь!

Цезарь в своём колодце встрепенулся.

— Родная, я же говорил тебе, чтобы ты не приходила!

— Теперь уже всё равно, — сказала док. — Я увольняюсь.

— Куда же ты пойдёшь?

— Меня уже давно приглашает одна очень хорошая организация, Общество «Аврора». Когда ты выйдешь, они и тебя примут. А сейчас поешь. Лови трубочку.

— Милая, сначала покорми Аврору и Каспара. Они из-за меня безвинно страдают.

Только после того как мы с Каспаром выпили по несколько глотков, Цезарь подкрепился сам. Потом док просунула руку к нему в колодец, и Цезарь, покрыв её поцелуями, сказал:

— Не знаю, сколько мне добавят за это дело, детка… Ты будешь меня ждать? Не побоишься связать свою жизнь с таким непутёвым парнем?

— Нет, глупенький, не побоюсь, — ласково прозвенел в ответ голос дока Гермионы. — Я дождусь тебя, сколько бы тебе ни добавили.

— И ты согласна выйти за меня?

— Согласна.

— Давай сюда губки, сеньорита.

Док Гермиона уже не говорила, что это «слишком»: теперь Цезарю было всё можно. Поцелуй через решётку ямы был сопряжён с большими неудобствами, но они их легко преодолели.

— Полагаю, мы должны поздравить жениха и невесту? — встрял Каспар.

— Это уж как пожелаете, — прокряхтел Цезарь.

Мы с Каспаром трижды крикнули «ура!», а Каспар ещё и посвистел, пока док не принялась на него шикать:

— Каспар, дружок, тише! Спасибо, конечно, за поздравление, но вовсе не обязательно делать это так шумно.

Я спросила: