Тамара Воронина - Надежда мира

Тогда Олег ее выгнал. Скидал ее вещи в свою спортивную сумку, выставил ее за дверь и подал на развод. Женя вернулась к родителям, уже привыкшим жить вдвоем в микроскопической «двушке», им вовсе не хотелось опять спать вместе на продавленном диване, им вообще не хотелось спать вместе, потому что любовь прошла миллион лет назад, отец храпел, а мать страдала мигренями, потому что это было так изысканно: прижимать кончики пальцев к вискам и томным голосом говорить: «У меня такая мигрень…» Не было у нее никакой мигрени, было повышенное давление, но «мигрень» – это звучало гораздо интеллигентнее, чем гипертония.

Денег у них было мало, потому что проектный институт отца существовал уже на последнем издыхании, а научный институт матери не закрывали только потому, что по одной теме они получали гранты, и этого хватало, чтобы слегка поддерживать жизнь и даже изредка выдавать зарплату. Так что теперь ее начали доставать и родители, стращая неимоверными трудностями. Мать пафосом восклицала: «Страна умирает, а ты хочешь произвести на свет еще одну жертву!», отец вопрошал: «Да на кой черт тебе ребенок, ты сама еще ребенок, чем ты его вообще кормить собираешься, на панель пойдешь?»

Женя уперлась. Ребенок брыкался, шевелился, и она его уговаривала, рассказывала, как замечательно они будут жить, и никакая страна не умирает, уж сколько раз пугали, и на что жить, они обязательно найдут, мама английский уже сейчас хорошо знает, обязательно найдет работу… Она моталась в свой пед, который какие-то умные головы построили на отшибе, на краю города, и пустили туда пару автобусов, в которых должны были приехать тысячи студентов. Ей-то еще повезло, пересадки делать было не нужно. Зато нужно было не только суметь в этот разваливающийся на ходу автобус втиснуться, но и пристроиться так, чтобы на живот не очень давили. Иногда ей уступали место, если удавалось пробраться к сиденьям, или просто усаживали себе на колени. Училась она хорошо, хотя занятия шли как-то мимо, просто она легко запоминала, да и особенных конкурентов не замечалось. Не зря ж говорили: ума нет – иди в пед, и если б не безумная любовь, Женя непременно отправилась бы поступать в московский иняз… и наверняка провалилась бы.

Мальчик родился недоношенным, и это бы еще ничего. Патологий у него было столько, что даже врачи, вздыхая, советовали написать отказ: никто не осудит, девочка, невозможно в нашей стране быть матерью глубокого инвалида. Женя не смогла. Жизнь дома превратилась в настоящий ад: ребенок орал целыми днями, еще громче орали мать и отец. Институт отца к тому времени благополучно помер, и бывший инженер с трудом устроился дворником в ЖЭУ, с утра кидал лопатой снег, а потом разглагольствовал о судьбах России с пенсионерами во дворе, попутно жалуясь им же, что приходится еще дочь-бездельницу содержать в такое-то смутное время, да еще урода, что она в подоле принесла. Больше всего было непонятно, причем тут подол, потому что Женю и Олега никак не разводили: сначала потому что она была беременна, потом потому что грудной ребенок-инвалид, хотя Женя уже просила сама: разведите, все равно вместе не живем и не будем. Их развели. Женя подала на алименты, Олег устроил ей грандиозный скандал прямо во дворе, где она катала колясочку, в которой выросло не одно поколение соседских детей. Он даже руками помахать пытался, да сосед Вадик объяснил ему, как нужно разговаривать с девушками. Вадик стал ее ангелом-хранителем. Он пообещал, что «этот козел» будет алименты сполна платить, а не по закону, известно ведь, что официально он получает меньше учительницы, а ездит на «вольво». И какое-то время Женя действительно получала слегка повышенные алименты, а там Олег пересел с иномарки на автобус, потому что бизнес его не заладился, то ли дорогу кому перешел, то ли просто конкуренты выросли, но обвинял в своих бедах он только Женю. За переводами надо было ходить несколько раз, потому что на почте постоянно висела бумажка «денег нет», а когда они все-таки появлялись, нужно было выстаивать огромные очереди из волнующихся пенсионеров, ребенок истошно орал, на Женю орали еще истошнее, но без очереди все равно не пускали.

Вадик же устроил ее в фирму, занимавшуюся переводами всего на свете, от технических инструкций до порнографических фильмов, так что Женин английский стал еще более совершенным: она усвоила массу новых слов, от неудобоваримых терминов до крутых ругательств. Застав дочь за просмотром «черной порнухи», мать устроила скандал, объяснений слушать не стала и демонстративно показала дочери на дверь, явно рассчитывая, что никуда она не уйдет.

Вадик помог ей снять микроскопическую «однушку» в бараке довоенной постройки, где из всех удобств были вечно засоренный унитаз и тонкая струйка холодной воды из единственного крана, а из всех неудобств самыми страшными оказались жуткий холод и постоянные драки между соседями. Иногда Вадик оставался ночевать: это был первый опыт Жени в дружбе с мужчиной, которая плавно перетекла в секс. Вадика она не любила нисколько и в других обстоятельствах никогда бы не пустила его в свою постель, но отказать единственному человеку, который хоть как-то ее поддержал, она не смогла. Вадик приносил ребенку памперсы и детское питание, а Жене шоколадки. Он был уверен, что они по-прежнему друзья, а начни он делать Жене подарки кроме как на праздники, или давать деньги, святость дружбы нарушится.

В переводческой фирмочке она зацепилась, потому что готова была работать за гроши, но круглые сутки, лишь бы позволялось работать дома. С огромным трудом Женя ухитрилась найти сравнительно недорогую малосемейку на пятом этаже у черта на рогах, и комнатушка площадью десять квадратов казалась ей царскими апартаментами, потому что в ней было тепло и ребенка можно было не держать дома в комбинезоне, который ей щедро отдала «с барского плеча» жена хозяина фирмочки: ее ребенок вырос, а рожать второго она не собиралась.

Мальчик перестал круглосуточно плакать, стал намного спокойнее, но если другие малыши в его возрасте уже пытались подниматься на четвереньки и даже ползать, он едва научился держать головку. Врачиха в детской поликлинике раз тридцать советовала Жене отдать ее в дом ребенка, туда ему и дорога, а Женя ненормальная, если хочет убить свою жизнь на то, чтобы выгребать дерьмо из-под дауна. Женя молчала, потому что выбрать другую врачиху возможности не было, а малыш болел почти постоянно, иммунитета ему не досталось вовсе. Он узнавал Женю, вяло ей улыбался, не реагировал на игрушки… Олег появился однажды, они поссорились, он надавал ей по физиономии и ушел, а тут появился Вадик, утешил, умыл, посетовал, что она совсем не умеет за себя постоять, посоветовал позаниматься в одном клубе… Ну то есть потом, когда мальчик подрастет… Женя опрометчиво рассказала Вадику, как Олег пинал ее в живот в середине беременности, и Вадик отправил Олега в больницу с многочисленными переломами, а сам отправился отбывать за это не очень большой срок. Жене от этого лучше не стало, потому что памперсы стоили целое состояние, а от Олега перестали поступать алименты, потому что никакого больничного на его новой работе не оплачивали.