Тамара Воронина - Странница

— Ариана?

— И Кайл. Он парнишка деликатный, мирный и добрый, особенно для эльфа, и то… У них два самых страшных наказания: изгнание навсегда и Круг. Я уж не знаю, что хуже. Честно. Он сейчас вроде как отверженный. А ты молодец.

— Давай не будем, а?

Маркус замолчал. Не хотелось Лене ни думать о Милите, ни тем более говорить. Любит — не любит. плюнет — поцелует… кинжал по рукоятку…

Ночью она проснулась от того, что жутко замерзла. Ей стало страшно настолько, что она кое-как вылезла из-под одеяла и пробралась в комнату Маркуса. Тот безмятежно дрых, разбросав руки и ноги.

— Маркус… — Он проснулся мгновенно, сел. — Маркус, ему плохо.

— Я схожу?

— Не надо. Ведь если… если что случится, мне скажут?

— Скажут. Ты чего дрожишь?

— Холодно.

Маркус завернул ее в одеяло, поверх которого спал, усадил на кровать, обнял и так сидел с ней до утра, ничего не говорил, просто старался согреть. Лену трясло, зубы стучали, и было страшно и одиноко. Впервые за последний год ей было одиноко…

Когда зашел Лиасс, у нее упало сердце.

— Жив, — поспешно сказал эльф, увидев ее лицо. — Он жив. Просто… Ему ночью стало хуже, началось воспаление. У него жар, боли… Аиллена, вот сейчас ему нужна твоя помощь. Одевайся.

Она запуталась в платье, не могла застегнуть пуговицы, потом куда-то запропастилась расческа, так что повозилась непозволительно долго. Маркус спросил (Лена слышала сквозь приоткрытую дверь):

— Плох?

— Плох. Ослаб. Ему нужна ее сила.

— А она сможет сейчас? Видишь, какая…

— Справится, — уверенно ответил Лиасс, — потому что захочет.

— Ты поможешь ей?

— Я? Нет, никак. Но поможет амулет. Он достаточно сильный, тут я спокоен. Она сумеет. Ты даже не представляешь, насколько чистый у нее поток силы. А полукровке и не нужна вспышка. Нужен именно поток.

— Владыка, а… — Маркус замялся. — А когда первый раз они… Нужно было…

— Близость? Нет, конечно. Близость нужна была мне, потому что я… ну, скажем так, умирал. Близость с ней дает такое количество силы… я даже описать тебе этого не могу. Тонешь, как в океане. Но, конечно, только если ей хорошо. А она говорила, что с полукровкой ей хорошо.

— Мне она не говорила, а он говорил… Говорил, что это как океан. Что он ничего не помнит и поначалу даже не уверен был, что что-то происходило.

— Все у них как положено, — тихо засмеялся Лиасс. — Можешь мне поверить. Просто полукровка не маг, вот он и тонет совсем. Все у них будет хорошо.

— А как там Милит?

— Не знаю. — сухо отозвался Лиасс. — И не хочу знать.

— Ого…

Когда Лена вышла, Маркус увядал под холодным взглядом эльфа.

— Я вас слышала.

— Я знаю, — кивнул Лиасс. — Ты идешь, Маркус?

— Не одну же с тобой отпущу, — проворчал Проводник, набрасывая Лене на плечи свою куртку и одновременно обнимая ее. — Там прохладно, а ты мерзнешь.

Так и шли — в обнимку, а Лиасс шагал рядом. В палатке было прохладно, у Лены опять начался озноб. Усталая Ариана кивнула ей и поставила стульчик возле кровати, на которой лежал шут. Лицо у него было измученное, серое, резко запали щеки, глаза были обведены черными кругами. Лена взяла его за руку. Дрогнули длинные ресницы, но он не сразу открыл глаза — не было сил. Посмотрев в потолок, он очень медленно, словно с трудом, перевел взгляд на Лену — и глаза засияли. Лена стиснула амулет, наклонилась, чтобы поцеловать его — просто так, не ради того, чтобы дать силу. Он слабо улыбнулся. Чуть-чуть.

Она не отходила от него несколько часов и сама видела, что лицо становится спокойнее, мягче, горячая рука стала теплой. Ариана поила его какими-то отварами регулярно, давала то несколько глотков одного, то несколько капель другого, покосившись на Лену, сделала перевязку. Лена не рискнула посмотреть, боялась не выдержать.

— Он гораздо лучше перенес перевязку, — шепнула Ариана. — Ты помогаешь.

Вставать он начал только через пару недель, слабый, как котенок, почти не держался на ногах. Хотел было дойти до дома сам — больше не было нужды оставаться в больничной палатке, Ариана сняла швы и признала раны заживающими, — но не сумел, посидел на каком-то крыльце и не смог встать, и эльфы, беззлобно подтрунивая, донесли его на руках. Огрызался он уже вполне по-своему, остроумно, весело, эльфы покатывались со смеху. Дома уже был готов пир — кухарка посла постаралась, стол ломился от вкусностей, а у шута уже проснулся волчий аппетит выздоравливающего, потому ел он за троих. И постоянно улыбался Лене, так, словно никого вокруг и не было, а остальные улыбались, умиленно поглядывая на них.

А дальше пошла текучка. Лена откармливала шута, отпаивала его отварами, которые делала сама, правда, под присмотром Арианы, выгуливала его по свежему воздуху (чему особенно радовался Гару — он обожал гулять в компании), и шут поправлялся на глазах. Беднягу Далина, который неправильно применил магию, отлучили от целительства под страхом изгнания, причем навсегда, и он принял это как должное. Вообще, это отличало эльфов: не страдая излишним милосердием, они очень реально смотрели на вещи, здраво оценивали свое поведение и свою вину и потому не подавали апелляций на приговор, хотя это не запрещалось: любое решение можно было оспорить. Более того, Далин приходил каяться и к шуту, готов был принять любую кару от него: шут охотно двинул его в лоб ладонью и велел целый год снабжать его медовыми пряниками. Пряники с тех пор не переводились. Лена бы не удивилась, узнав, что Далин делает их сам. Часто заходил Кайл. У них с шутом давно уже сложились приятельские отношения, но теперь Кайлу было мучительно стыдно за отца. Однажды, увидев шута без рубашки, он аж побледнел. Впрочем, Лена тоже бледнела: длинный шрам перечеркивал торс шута наискосок от бока до середины живота, да еще и узкий след от последнего удара был в области желудка. Смотреть было страшно, хотя шут усердно доказывал, что у него уже ничего не болит.

В общем, и правда, не болело. Он начал делать упражнения, в основном на гибкость. Лена пошутила: качаться надо, а он даже не понял, пришлось на словах объяснять, как можно качать пресс или отжиматься (сама-то Лена была на это не способна). Шуту идея понравилась, а за ним начал это проделывать и Маркус объясняя, что иначе он скоро растолстеет, как свинья в загоне. Прежде все тренировки у них основывались на махании учебными мечами. Правда, Лена и на это смотреть без ужаса не могла, потому что двигались они с какой-то противоестественной грацией и скоростью. Как в кино.

Навещал их и Лиасс. Наверное, это должно было льстить — как же, сам Владыка… Но не льстило. Не воспринимала Лена его как Владыку. Называла только по имени, и может, это было неслыханным хамством, потому что больше ни от кого она этого не слышала. Ариана иногда позволяла себе страшную вольность: говорила просто «отец», но обычно если рассказывала что-то о нем или о событиях, в которых он участвовал. Может быть, наедине это тоже звучало. Лена спрашивала у Арианы, не кажется ли эльфам ее нахальство чрезмерным, так Ариана только засмеялась. Любой эльф мог назвать Лиасса по имени и тому не пришло бы в голову счесть это дерзостью. Эльфы его не просто уважали — почти боготворили. Намек Лиасса был равносилен категорическому приказу. Именно потому он устранился от суда над Милитом и даже не присутствовал на нем, чтобы не мешать совету вынести решение. Родственные связи у эльфов роли не играли вообще никакой. К Ариане относились с почтением только потому, что она Ариана, а не дочь Лиасса. Милита любили, потому что он Милит, а не внук Владыки. То, что в эльфийской иерархии Милит стоял высоко, никак не было связано с его происхождением, а только с его талантами: потеряв магию, он не потерял организаторских способностей и умения мгновенно принимать решения. А совершив. по мнению эльфов, неоправдываемое преступление, Милит потерял все: влияние, друзей, уважение сына и матери… И родство с Владыкой ему тоже никак не помогло.