Тамара Воронина - Приносящая надежду

— Поздновато.

— Я пришел вчера. Только Маркус сказал, что она спит, и я не стал беспокоить.

— Ты испугался за нее? — тихо спросил шут, и Гарвин тихо ответил:

— Да.

— Только стучаться все равно надо, — буркнула Лена. Бесполезно. Трудно избавляться от привычек. Особенно если привычкам сотни лет. Если Гарвин не видит ничего странного в том, чтоб вломиться в комнату, увидеть неодетую женщину и даже глаза не отвести из вежливости, то он не поймет и очень простой истины: если его не смущает такая ситуация, то она может смущать женщину. Уловив ход ее мыслей, Гарвин решил ее утешить:

— Аиллена, ну я уж столько обнаженных женщин видел…

— Меня зато немного мужчин видели обнаженной, — проворчала Лена. Гарвин удивился:

— Но я-то уже видел. Я же тебя лечил.

Шут чмокнул ее в щеку:

— Он безнадежен. Может, правда дать ему в глаз? Тем более что сам предлагает…

— Что такое Приносящая надежду? — очень кстати спросила Лена, внезапно вспомнив, что шут в первые недели называл ее практически так же. То есть не называл. Он искал объяснения своему поведению, своим ощущениям и все время повторял, что он жил без надежды уже очень-очень давно, а появилась Лена — и надежда вернулась. И Лиасс называл ее так, когда приходил в Сайбу за помощью. И Милит. Гарвин неопределенно пожал плечами, а шут явно понял, что к чему.

— Так… Не Аиллена. То есть об Аиллене есть легенды, в книгах есть воспоминания о Дарующей жизнь, какие-то признаки, по которым ее можно отличить от Странниц. Мне кажется, мы… то есть эльфы… потому и относимся к Странницам доброжелательно, что одна может вдруг оказаться Аилленой. Так и случилось.

— А Приносящая надежду?

— От кого ты вообще о ней услышала?

— От Милита, — усмехнулся шут. — Он чуть не упал, когда услышал, что ее зовут Лена. Гарвин, ты б уж лучше просто врал неприкрыто, тогда б, может, и получилось. А ты мнешься, заикаешься, в сторону уводишь. Тебя не спрашивали, что такое Аиллена. Тебя спрашивали, что такое Лена.

Гарвин подарил ему не самый приятный взгляд.

— Ну так и догадался бы, что я не хочу об этом говорить. И почему не хочу, тоже догадался бы.

— А я догадался, — пожал плечами шут. — Отвернись, я ей синяки смажу бальзамом. И ответь, авось, тебе легче станет, если в сторону смотреть будешь.

Гарвин покусал нижнюю губу и отвернулся. И отвечать не спешил. Гарвин очень не любил говорить только об одном: о пророчествах, на расшифровку которых убил сто лет. Так не любил, что у Лены возникало подозрение: врет, что потерял всякое уважение к пророкам и пророчествам, скорее, нашел что-то, ему не понравившееся или его испугавшее.

— Лена — из предсказания. Но говорить об этом я не хочу. Потому что это самое туманное и путаное предсказание из всех, о которых я вообще слышал.

— И потому самое популярное? — невинно удивился шут, закрывая баночку с чудодейственным бальзамом. — Раз даже Милит о нем слышал…

— Нет, не самое… и вообще непопулярное. О нем мало кто слышал… то есть слышали все, но почти никто не знает его даже близко к тексту. Почему ты не спрашивал у Владыки?

— Потому что в пророчествах лучше тебя не разбирается никто. Владыка сказал.

— Зеркало с этим связано? — поинтересовалась Лена. Гарвин нехотя кивнул. Шут, как-то сразу ставший серьезным, уточнил:

— Оно начинает сбываться?

Лена успела надеть ночную рубашку, забраться под одеяло и даже немножко поразмыслить, прежде чем Гарвин, явно преодолевая себя, произнес короткое «да». И чего так переживать из-за давнего бреда свихнувшегося мага? Ну пусть начались совпадения, и пусть Гарвин стал ее спутником именно потому, что увидел какие-то совпадения, а вовсе не из желания держаться подальше со своей некромантией — ей-то что? Пятнадцать лет прошло в Сайбе с тех пор, как открылось Зеркало перемен, а перемены все не наступают, и наверняка даже в Гильдии магов об этом Отражении все успели забыть. Разве что Балинт порой поглядывает: не изменилось ли чего.

— Не страдай, — сказала Лена, — я тебя не собираюсь расспрашивать. Не хочешь говорить — не надо. Я все равно не верю в свое особое предназначение.

Гарвин обернулся, убедился, что ее стыдливость не пострадает, и придвинул табурет ближе к кровати.

— Ты не верила, что ты Странница. Не верила, что ты Аиллена. Не верила, что сможешь Даровать жизнь просто поцелуем, как Милиту. Прикосновением, как мне. Что можешь разговаривать с драконом и можешь позвать Владыку. И меня. И Маркуса. Он вчера тебя услышал . И… не сердись на меня. Аиллена. Я слишком долго прожил, не особенно считаясь с окружающими. Не считай меня мужчиной… в данном случае.

Шут улыбнулся.

— Она и не сердится. Ладно, я пойду умоюсь да еду притащу. Лена, даже не спорь. Есть надо всегда.

— Много мы с тобой ели, когда с ожогами лежали? А ей эти синяки — что нам с тобой те ожоги. Аиллена… Давай сращу трещину. Почему ты вдруг уперлась?

— Все должно быть естественно, Гарвин. Не спрашивай, почему я так решила. Само решилось. Если бы это было опасно, я б не спорила… а ты бы и не спрашивал.

Гарвин не ответил, но не сводил с Лены немножко странного взгляда. Лена высунула руку из-под одеяла и погладила его по щеке. Эльф даже не улыбнулся. А спрашивать бесполезно, если не захочет, не скажет, с три короба наврет убедительно, и нет шута, чтобы отличил правду от лжи. Что там за пророчество про Лену, которая произносится не Лена…

Гарвиново. Гарвиново видение, о котором он молчит. То есть было и старое забытое и непопулярное пророчество о некой Приносящей надежду, которое Гарвин изучал, может, особо пристрастно, потому что сам…

— Не бери в голову, — посоветовала Лена. — Что ты ни говори, я в пророчества все равно не верю. При желании любой текст, особенно бредовый, нетрудно подогнать под события. Я ж тебе рассказывала про Нострадамуса.

— Текст можно, — согласился он. — И даже картинку. Нет, я не собираюсь нагружать тебя этим… но, Лена, так много… В общем, постарайся, чтобы с тобой всегда хоть кто-то да был. Ни в коем случае не оставайся одна. Пусть полукровка, пусть хотя бы собака. Ни в комнате, ни на улице. Я понимаю, что это тяжело, что любой нуждается в одиночестве…

— Ты что-то видел? — прервал его шут, ставя на стол деревянный поднос. Гарвин поморщился. — Я не спрашиваю, что именно, но…

— Не оставляй ее — и все.

— Легко. Ты есть с нами будешь? Гарвин… я, может, не слишком верю в пророчества, зато верю в чутье эльфа, прожившего в пятнадцать раз больше, чем я. Я не оставлю ее одну.

— Я не останусь одна, — подтвердила Лена. Ее беспокоила озабоченность циника Гарвина. — Это не в тягость. Шут мне никогда не в тягость.

Гарвин неожиданно улыбнулся.

— А я иногда нуждался в полном одиночестве. Хорошо, что Вика меня понимала.