Дмитрий Емец - Мост в чужую мечту

Человек в телефоне хмыкнул. Он ценил откровенность.

– Порядок в танковых войсках! Найдем!

– Ты уж поищи, грустный пень! Очень прошу, поищи!

Кузепыч спустил допотопный мобильник в карман и вновь занялся дверью. Человек с начальственным голосом перезвонил через пятнадцать минут. Кузепыч быстро что-то записал.

– Так я и думал. Мир тесен! Как добрые люди, так, грустный пень, вечно одни и те же… – проворчал он.

– Помощь нужна? – забеспокоился «порядок в танковых войсках».

– Не-а. Сами разберемся!

Кузепыч дал отбой. Потом, позванивая ключами, открыл стоящий в углу громоздкий сейф, который беспокойные руки юных шныров давно обклеили вкладышами из жвачки.

В сейфе обнаружились бейсбольная бита и обрез серьезного карабина с переделанной рукоятью. Шнепперы Кузепыч не уважал. Равно как и телепортации.

Через кентавра он связался со ШНыром и с кем-то коротко переговорил. Через десять минут в пегасне появилась хмурая девица Штопочка и, ни слова не говоря, стала седлать громадного Зверя. Подпруги она затягивала так, будто хотела порвать жеребца надвое. Зверь полез было с зубами, но получил по храпу так, что осел на задние ноги.

– Зин, ну ты аккуратнее! Животная все-таки! – сказал Кузепыч с укором.

Девица Штопочка молча плюнула на бетон окурок «Беломора». Вместо ремня ее куртку несколько раз опоясывал длиннейший бич.

Сам Кузепыч выбрал Бинта.

– Давненько я не летывал… а то все машина, машина… – сообщил он Бинту, подходя к нему с седлом.

Ковыряя мизинцем в зубах, девица Штопочка наблюдала, как завхоз старательно седлает мерина.

– Это табуретка. С нее даже свалиться нельзя! – сказала она презрительно.

– Ну и замечательно. Ты не представляешь, как меня обрадовала, грустный пень! – обрадовался Кузепыч.

Выбежав из пегасни, Рина помчалась в сторону, противоположную ШНыру. Неслась по сугробам напролом, временами проваливаясь по колено. В ботинках хлюпал снег. Как ни хороши неубиваемые берцы, все же это не охотничьи сапоги. Небо оставалось темным, но снег уже подсвечивался изнутри. Он был голубоватый, с отдельными темными островками.

Куда она несется, Рина не задумывалась. Мысль была одна: подальше от ШНыра, от этого мерзкого места, где все притворяются добренькими, а на деле врут, врут, врут… Добежав до ограды, Рина перевалилась на другую сторону. В сугроб упала лицом, рукавами зачерпнув снега по самый локоть. Снег растекался по шее, отдельными ручейками просачиваясь к позвоночнику. Это охладило ее пыл. Рина сидела на корточках и дышала на озябшие ладони. Перчатки она, разумеется, забыла, а мороз стоял крепкий.

Впереди темнел знакомый пень. Рина узнала место. Если отсюда по глубокому снегу спуститься в овраг, то на дне будет ведущая к Копытову «пьяная дорога». «Пьяной» она называется потому, что летом, в сухую погоду, по ней срезают выпившие водители, не рискующие проезжать мимо поста ДПС.

Сейчас дорога заметена, но по ней можно добраться до рощи, где на отвернутом от Копытова лесистом склоне холма стоит строительный вагончик. Он так тщательно запрятан и окопан землей, что увидеть его можно с единственной точки. Притащили его, используя львов, Ул, Сашка и Афанасий, а маскировать помогали Макс и Кузепыч, участие которого придало вагончику не то чтобы официальность, но некую легальность.

В вагончике, согреваемый железной печкой, долго сохраняющей тепло, проживает террорист. В ШНыр и вообще в приличное общество вход ему заказан. Имя террориста Гавр.

Когда по обледеневшему склону Рина добралась до вагончика, было почти светло. Гавр, для которого понятия «день» и «ночь» были глубокой абстракцией, услышал ее издали и царапал дверь изнутри. Рина дернула ручку на себя и сразу, зная, что сейчас произойдет, животом бросилась на пол вагончика. И вовремя. Пытаясь облизать ей зловонным языком щеки, над ней пронеслась огромная туша. Не успела затормозить, зацепила Рину задними лапами и кубарем прокатилась по склону. То ли Гавр не учился на ошибках, то ли ему нравился сам процесс, но процесс повторялся раз за разом. Не успевай Рина уклоняться, она кувыркалась бы вместе с ним.

Гавр примчался секунд через тридцать – хлопая крыльями, как курица, весь в снегу, запыхавшийся и довольный. Высунув язык, он пытался добраться до Рины, которая, зная его привычки, укрылась между печкой и стеной. Выступы у печки были острые, и Гавру непросто было просунуть морду.

За осень Гавр отъелся и стал с молодого льва. Причем размеры следовало умножить на сплошной восторг и вагон глупости. Соразмерять силы он не умел. Гавру казалось, что сбросить человека с откоса и напрыгнуть сверху – забавная шутка. Такая же забавная, как прихватить зубами шею, не прокусывая ее, и оторвать хозяина на полметра от земли. Или смотаться ночью на ферму под Зырянку (всего-то сорок километров напрямую), насмерть перепугать нетрезвого сторожа, разрыть скотомогильник и прилететь утром довольным жизнью, пахнущим негашеной известью и с коровьей головой в зубах.

Отсиживаясь в щели между ребристым боком печки и стеной, Рина обшаривала карманы, отыскивая Обезьяна. Неужели потеряла в снегу? Обливаясь холодным потом, нашла его завалившимся за подкладку. Дешевая пластмассовая игрушка, но Рина не променяла бы ее на слиток золота.

– Я очень находчивая сегодня! Целый день что-то теряю, а потом нахожу, – объяснила она Гавру.

Между досок забился большой сухарь. Рина вытащила его. Осмотрела. Плесень была с одной стороны. Рина отскоблила ее и сунула сухарь в рот, представляя, как микробы в панике пакуют вещички и сматываются.

– Объедаю Гавра! Докатилась! – вздохнула она.

Симулируя напряженную работу мысли, Гавр свесил морду набок и капнул слюной. Убедившись, что он не собирается калечить ее своими восторгами, Рина выбралась из укрытия.

– У нас дела! Ты готов? – спросила она, наклоняясь за седлом.

Седло для гиел всегда поражало Рину легкостью. Оно весило втрое меньше конского, но размерами почти ему не уступало. Каркас и слой кожи. Зато стремена тяжелее конских. Массивные, литые, с шипами наружу, которые можно использовать как шпоры. Шипы, по просьбе Рины, напильником счесал Сашка: Рина представить себе не могла, что захочет вогнать их в бока Гавра.

Обнаружив, что Рина взяла седло, Гавр сообразил, что предстоит полет. От восторга он завертелся на месте, и ей опять пришлось укрываться за печкой. Молодые гиелы как дети – никакого соображения. Хочешь на улицу, так постой минуту на месте, пока тебя застегнут.

Наконец Гавр был оседлан. Прежде чем взлететь, Рина засучила рукав. Гепард на укороченной нерпи был покрыт изморозью. Согревая, она подышала на него и потерла другим рукавом. Гепард засиял. Рина запрыгнула в седло, поймала дерганый ритм мыслей Гавра и принялась художественно бредить, создавая образы. На юг летела стайка котлет, предводительствуемых безголовой курицей-гриль. «Гавр нас не поймает! Гавр – бестолочь!» – вопили котлеты и, издеваясь, поворачивались жирненькими боками. Курица-гриль хлопала коротенькими крылышками и в полете садилась на шпагат.