Яна Алексеева - Охотящаяся-в-Ночи

Все в порядке.

Развернувшись, двинулась к месту назначения.

Веранда, собранная из прокрашенного коричневой морилкой дерева не привлекала излишнего внимания, издалека казалось, что за грубоватыми столиками в сени высоких тополей сидит от силы десяток гостей. И из проходящих мимо людей ни один не спешил зайти внутрь, все невидяще и равнодушно скользили взглядами по увешанным искусственной зеленью перилам и перевитыми разноцветными лампочками столбами, поддерживающими плоскую крышу. Я тоже едва не пробежала мимо, но успела заметить тонкую линию отвращающей иллюзии среди пластиковых лент, прибитых к карнизу.

Шагнув ко входу, почувствовала, как кожу обдало прохладным ветерком. Не поднимая глаз от широких ступеней, поднялась и наткнулась на охранника. Широкий как шкаф сереброглазый полукровка в разухабистой цветастой рубахе и лимонного цвета штанах…нет, я не буду его читать и становиться на след, их тут таких много, да и так ясно, что в предках у него Знающие затесались… поймал меня в объятия и прогудел:

– У нас закрыто, – и собрался было выставить меня наружу.

Вывернувшись, щелкнула того по лбу. И что меня дернуло ответить ему, бравируя наглостью?

– Мой сладкий, разве Конклав уже закончился?

– О, прошу прощения, – мужчина, неожиданно изящно развернувшись, отпустил руки и посторонился. – Как вас представить?

– Елена, Одинокий Охотник, – проходя внутрь, бросила я.

За спиной прогромыхал голос, на всю веранду обозначая мое появление.

Повертев головой, я хмыкнула. Справа стоял буфет, за барной стойкой расположилась Танцующая. Лунная. Лиловоглазая длинноволосая девушка ловко смешивала напитки, по полированным темным доскам струилcя белый, даже на вид холодный туман, стекая вниз тонкими ручейками. От пары бокалов нечто, похожее на разноцветный дым, поднималось вверх. Столики группировались справа, составленные в длинный ряд, вокруг которого коршунами кружили разнообразные личности. Они дружно на миг замерли, обернувшись, кто-то передернулся, недовольно буркнув: «Вот, понаехали, теперь слетаются, стервятники!» И все вновь вернулись к делам своим скорбным. А я, ничуть не расстроившись, пристроилась на крайней, отдельной скамье и принялась наблюдать.

Всеволода Аскольдовича еще не было, опаздывает, гад. Зато из знакомых личностей имелись двое. Тот светловолосый следователь, что сегодня утром приезжал на причал под иллюзией, и катерщик. Без маскировки они оба оказались бледнокожими сереброглазыми и беловолосыми, и от того похожими друг на друга как братья, нелюдями. Русалы. Они тихо переругивались с не менее бледными, только темноволосыми и красноглазыми мрачными парнями, щеголяющими в черной коже. И не жарко им?

Еще одна условно знакомая персона, Валент Ирни, он же Валентин Иванович, чуть ссутулившись, сидел за дальним столиком в окружении троих насупившихся собеседников, перебрасывающихся резкими фразами. Его руки спокойно лежали поверх бумаг, разложенных на столе. На одном из пальцев красовалось кольцо с крупным голубым карбункулом. Полуприкрыв бледно-голубые глаза, он цепко озирал помещение. Застывшая холодная усмешка придавала главе местного Конклава весьма зловещий вид. И отчего, непонятно. Обычный сирин, пусть и Высший.

Вот он мимолетно глянул на меня, и ощущение пробежавшего по хребту холодка от его спокойного, выжидающего любопытства заставило передернуться. Похоже, не очень-то он переживает по поводу убийств. Скорее просто выполняет свой долг.

И ведь есть в нем что-то… эдакое! Наверное, волшебный голос, или с ног сшибающее обаяние.

Это я так ерничаю, чтобы под воздействие молчаливой песни целой компании раздраженных и даже злых сирин не попасть.

Вон троица Карающих, как пришибленные сидят напротив меня, рядом со стойкой и, злобно зыркая исподлобья на всех подряд, потягивают что-то едко-зеленое из стаканов. Посохи и мантии аккуратно сложены в противоположном конце веранды, а рубашки медовых покрыты шикарными сизыми разводами. Проходящая мимо полукровка-официантка их демонстративно проигнорировала. Похоже, не дали магам побаловаться полномочиями, а они возмутились, за что и получили. Открытый Конклав, однако…

Незнакомки и незнакомцы сновали с бумагами, разговаривали, создавая своими действиями ровный деловой фон. Кто-то, кажется, молоденький Пьющий кровь, черноглазый и бледный до зеленцы, рассматривал плывущие в воздухе картинки. Неразборчивое кровавое месиво его не особенно вдохновило и он, залпом выпив подсунутый ему под руку бокал, полный дымящейся коричневой жидкости, закашлялся. Рубашка сирина напротив оказалась тут же забрызгана. Тот раздраженно зашипел, усаживая сомлевшего вампирчика в угол:

– Не умеешь пить, не берись…

А за перилами веранды сгущалась тьма, затянутые полупрозрачной пеленой проемы казались окнами в какой-то другой, призрачный, куда более приятный и ласковый, чем на само деле, мир. Впрочем, так и было, здесь и сейчас не существовало ничего кроме веранды, огороженной иллюзорными чарами.

Я хмыкнула.

Да где же этот Карающий? Медленно перебирая пальцами по бедру, приподняла подол, вынула из ножен клинок и принялась методично мучить столешницу.

Мое терпение далеко не безгранично. И Сев, возможно, окажется первой жертвой его окончания. У меня, в конце, концов, есть планы. Насчет этой девушки, сестры погибшей… Нет, ну кто это еще может быть? Так похожа…

Где. Этот. Чертов. Сев?

Я же его предупредила!

Ведь на данный момент я не представлена Конклаву, пусть и открытому. А представление о минимальных правилах приличия имею, как ни странно. И потому не могу просто подойти к сидящим в отдалении главам Анклавов и Высшему Сирину города и начать разговор. В столице, чтобы принять участие в Охоте или Конклаве надо иметь поручительство по крайней мере четырех Глав независимых семей или родов. Здесь же хватит просто слова знакомого.

Вот только где это знакомый?

Тонкое лезвие выводило на досках руническую надпись. Пожелание всем божественным сущностям, насылающим вещие сны, провалиться в православную преисподнюю выходило вполне грамотным. Уж в простейшей рунописи меня Павел натаскал.

Хищно оглядев присутствующих, хмыкнула. Как суетятся-то! А вообще, странно. Ничуть не похоже это сборище на чинные собрания в шикарных подземельях столицы. Провинциальный налет искренности так и не был испорчен высокомерным снобизмом сильнейших здешних нелюдей. Важности и самомнения им было не занимать, достаточно глянуть на Ирни, но он оставлял другим право быть самими собой и не следовать строгим канонам поведения. И открытый Конклав больше напоминал следственную комиссию в сумасшедшем доме.