Яна Алексеева - Охотящаяся-в-Ночи

Но я тяжело привалилась к горячему телу, распростертому на жесткой, колючей траве и с урчанием принялась вылизывать. Все… вкусно, вкусно, вкусно… Блаженно фыркая, проминала лапами грудь, ластилась всей шкурой, не оставляя без внимания ни единого местечка, ни одного клочка кожи.

Тело подо мной неожиданно ожило, резко выгнулось. По мышцам пробежала дрожь, судорога скрутила короткую шею, руки заскребли по земле, ломая ногти. Я прижалась сильнее, с рыком прижимая к земле бьющуюся девушку. Спустя миг она расслабилась, обмякла. И открыла глаза. В мутно-серых зрачках нарисовалось недоумение. По мере осознания того, кто на нее пялится, сверху вниз, нависая мохнатой скалящейся мордой, на лице вырисовывалось сначала недовольство, затем опасение, потом… чистый, незамутненный ужас.

Истеричный визг прорезал тьму. Отскочив, я замотала головой, избавляясь от звона в ушах. Девушка вскочила, нервно дернулась, подпрыгнув. Завертела головой, торопливо закутываясь в обрывки ночной рубашки.

Я рыкнула, выпрыгнув из тени, закружила у расцарапанных покрытых темными разводами ног, взрывающих пыль. Чихнула, тихонько взвыла.

Блондинка взвизгнула и заскочила на колесо, обнимая стойку. Поморщилась от боли в содранных до крови пальцах. Темное облако негативных эмоций окутало ее. Зато исчезли странные видения-запахи, снова воздвигся привычный легкий флер разбуженного наследия. Свежий, чуть слышный аромат моря, еле заметной соленой корочкой ложился на язык. Но куда сильнее вдруг оказалось расплывающееся вокруг нее облако сухого, мягкого запаха меловой пыли. Тонкие белые нити сплетались в защитный магический узор, наливающийся силой. Когда я, весело оскалившись, боком, игриво, едва ли не вприпрыжку, закружила вокруг шасси, мелкоячеистая сеть, усеянная узелками колючей проволоки, всколыхнулась, следуя за испуганными движениями тонких рук. Собралась в ком, напряглась и сорвалась с пальцев дрожащим воздушным потоком, взрывшим землю у моих лап.

Пока светловолосая полукровка ошеломленно пялилась на свои пальцы, а неожиданно поднявшийся ветер с сухим шелестом рвал кроны тополей, я плавно рухнула в изменение.

Вот теперь и с ней можно поговорить.

– Привет, привет, – танцующим шагом обойдя самолет, возникла в поле зрения девушки.

И отскочила назад. Синяя иззубренная плеть шарахнула по алюминию крыльев. Серебристые осколки с визгом разлетелись, рассекая воздух и обнажая темное проржавевшее нутро.

Воздушная волна обдала холодом тело.

Игриво извернувшись, пропела:

– Ах, какая опасная, молодая, прекрасная… Успокойся.

– Т-ты кто?! – взвизгнула девица.

– Я-то? – хмыкнула, вытянула руки, повернула кольцо камушком вниз, передернула плечами, сбрасывая ошметки иллюзии, выпустила блеснувшие перламутром когти, прикусила клыком губу. – Я – страх и ужас ночного города, кошмар бессонных гуляк и беззаконных обманщиков…

Ой, куда меня понесло!

– Ч-черный п-плащ? – губы блондинки перекривились в слабом подобии улыбки.

– Летаю неплохо… э?

И я увернулась от волны, обдавшей обнаженные бедра холодной влагой. Слизнула соленые брызги.

– Очнись, красавица.

– Я уже!

– И вспомни…

– Это – тоже… – девушка сползла вниз, продолжая обнимать железку, будто это бочонок золота. По щекам поползли слезы.

– Что все это значит? – она всхлипнула. Отчетливо запахло недоуменным, невинным горем, пеплом разбитых иллюзий.

Я присела рядом, обнимая ее за плечи.

– Просто мир гораздо сложнее, чем ты считала. И для тебя он необратимо изменился. Очень жаль, что твое знакомство с нами началось со смертей…

– А сестра? Ее тоже? – доверчиво прижавшись ко мне, спрятала лицо в ладонях. Защитная сеть, вздыбившаяся было парусом, опала, сливаясь с кожей. Одинокая полукровка. Ох, жалость меня погубит. С другой стороны, где бы я был сама, если б меня не нашел Павел? Пусть и из меркантильных соображений, но помог… Ну, значит, пользу от этой вот малышки я придумаю позже.

– Что – тоже? Она мертва, да. Убита, верно. Зверски. Ты ходила в морг?

Та отрицательно мотнула головой, еще сильнее запутывая светлый колтун.

– Отвратное зрелище. Как тебя зовут?

– Марина.

– Морская, значит. А подходит! – оскалившись, я подняла ее на ноги.

Глянув на меня исподлобья, девушка в ответ продемонстрировала ровный прикус с чуть более крупными, чем у обычных людей, клыками.

– Мой лучше, – фыркнув, я щелкнула девушку по лбу. – Та-ак!

И вот тут осознала, что взвалила на себя.

Молоденького безродного несовершеннолетнего смеска с большими проблемами в обоих мирах.

Марина, зябко передернув плечами, спросила:

– Расскажешь мне, что происходит?

– С какой такой радости?

– Ну… ты же здесь?

– У-умная, – с угрозой протянула я. – Да, я здесь. И, для начала, правила.

– Какие правила?

О, похоже, девочка нашла свой способ борьбы со страхом. Вопросы, вопросы и еще раз вопросы.

Ну, это тоже вариант, чтобы с ума не сойти.

– Простые правила. Тайна и Маскарад.

– Что это значит? – она сосредоточенно хмурилась, старательно отгораживаясь от недавнего прошлого.

– Все просто. Нелюдские Семьи скрывают свою сущность и свои действия от людей. За нарушение – смерть.

– Так просто?

– Просто… поэтому вставай, пойдем отсюда.

Глянув на приметно светлеющее небо, поднялась и потянула следом девушку.

– Но куда? Домой…

– Не стоит. Ма-аска-арад…

– Ой, да… – серо-голубые глаза наполнились слезами. – Там же…

– Ну, чего плакать? Мертвое тело, раздолбанный балкон, выбитое окно. Меня саму за такие нарушения не похвалят. Н-да…

И чего я тогда радуюсь? Настроение такое игривое. Тьфу!

– Тебя… А, вообще, кто?

Вот, уже оживает, претензии предъявляет, какой-никакой интерес в голосе появился.

Мягко шагая по траве, спросила:

– По мне не видно?

– Э… видно… – растерянный всхлип позади. Под голыми пятками хрустнул сучок и Марина, ойкнув, захромала еще медленнее.

– Оборотень я, – сжалившись, легко подхватила на руки девушку и прибавила шагу.

Ну, конечно, спина тут же заныла, в носу засвербело от запаха меловой пыли, в колено стрельнуло резкой болью, но все же так передвигаться вышло куда быстрее.

Парк неслышно готовился к жаркому дневному пеклу. Замолкли сверчки, попрятавшись по земляным норкам, зашелестели, засвистели в кронах тополей какие-то птицы, даже самолеты, выстроившиеся в ряд, как-то сникли, обретая четкие очертания.

Розовеющее небо обещало пекло.

А от девицы веяло пришибленной восторженностью. Она осторожно обнимала меня за шею и вглядывалась в лицо. Внимательно и почти влюбленно.

М-да…

Я тоже на Павла так пялилась во времена ученические? Нет, только до первого спарринга, наверное… А сейчас бы как посмотрела? Ну о чем я думаю-то? Хотя такое отношение льстит. Пробуждает чувства. Родительские? И кому я вру?