Евгений Лукин - Раздолбаи космоса, или Гений кувалды

– Стенку мне сломал! – последовал торжествующий ответ, прежде чем Ромка успел раскрыть рот.

– Ну так и чего? – сказал второй. – Кладовка будет.

Стриженая Клавка обернулась и воинственно уперла кулаки в бока. Процессия остановилась. Зрители – тоже.

– А я просила? – Голос Клавки стал несколько визглив. – Я когда-нибудь кого-нибудь о чем-нибудь просила? Унижалась я когда-нибудь перед кем-нибудь?

Каждое «нибудь» падало подобно удару молотка, с каждым разом все более приобретая какой-то неуловимо матерный призвук.

«Ментовки» терпеливо ждали конца разговора. Потом одна из них двинулась к зрителям и сильно обоих встревожила, чтобы не сказать всполошила. Тот, что в пончо, кинулся к ближайшей глыбе, прыгнул на нее животом и, отбрыкивая воздух толстыми босыми пятками, вполз на покатую верхушку. Владелец спецовки, не торопясь, но и не мешкая, отступил с оглядкой к стене, поближе к теневому овалу. Затеплившаяся было у Ромки надежда, что эти симпатичные подвыпившие дядечки ему помогут, рухнула. Они явно и сами побаивались глянцевых тварей.

– Да трезвый я, трезвый, начальник, – глумливо обратился с глыбы присевший на корточки толстяк, в то время как «мусорка» закладывала ленивый акулий вираж вокруг камушка. – Чего принюхиваешься?

– Ни стыда, ни совести! – сказала как печать оттиснула стриженая Клавка. – Тьфу!

И двинулась к дальней молочно-белой громадине.

– Ломай! – приказала она.

– А? – тупо отозвался Ромка.

– Ломай-ломай! Нанес ущерб – так возмещай теперь! А ты как думал? Церемониться с тобой будут?

Ромка все еще не верил своим алым оттопыренным ушам.

– Как это – ломай?

– А как хочешь!

Происходящее сильно напоминало провокацию. Ромка оглянулся и вздрогнул. В нескольких шагах от него стояла неизвестно откуда взявшаяся девушка с надменным скучающим лицом. Сверкающий, как фольга, балахончик, хитрого плетения поясок… Одна из «ментовок» сунулась было незнакомке под ноги, но та отогнала ее ленивым движением руки.

– Ну ты, Клавка, зверь, – покручивая головой, заметил мудрый и морщинистый, по-прежнему держась на безопасном расстоянии. – Как он тебе ее сломает? Она уж тут неделю стоит, никто за нее не берется! Ты совесть-то хоть имей…

– Совесть?.. – вскинулась Клавка, и тут словно ручку громкости увернули. Некая соблазнительная выпуклость на молочно-белой глыбе приковала внимание Ромки. То есть настолько соблазнительная, что так бы по ней и тюкнул. Зеркальная кувалдочка в руке сразу отяжелела, и Ромка, не в силах отвести глаз от заветного бугорка, сглотнул. Где-то далеко-далеко, на пределе слышимости, продолжали ругаться насчет совести.

– …меня, что ли, мучит?

– А нет ее у тебя – вот и не мучит!

– Так тебя ж, сама говоришь, тоже не мучит. Значит, и у тебя нету…

Толстяк слезал с глыбы. «Ментовки» откровенно скучали: две кружили неподалеку, что-то вынюхивая, третья и вовсе куда-то уехала.

– …и к хозяевам не подлизываюсь! Не то что некоторые!

– Эх ты! Сказанула – к хозяевам! К ним, пожалуй, подлижешься!

Наконец, не устояв перед соблазном, Ромка размахнулся и ударил. Несильно, но точно и хлестко, как на бильярде. Глыба загудела, задрожала. Все умолкли и обернулись удивленно.

Гуденье, угасая, как бы обежало глыбу изнутри, потом словно споткнулось обо что-то – и такое впечатление, что неподалеку ударила молния. Сухой, двукратный взрывающий перепонки треск. Ромка еле успел отскочить. Добрая треть глыбы, съехав, тяжко грянулась об пол и, устрашающе рявкнув, разлетелась вдребезги.

– Н-ни хрена с-се… – начал было потрясение толстяк, берясь за ушибленное дальнобойным обломком колено.

Ромка не слушал. Из наклонного мутно-стеклистого скола, как желток из разломленного крутого яйца, выглядывала, круглясь, еще более соблазнительная выпуклость. Ромка шагнул, занес кувалдочку – и зрители шарахнулись. Это его отрезвило маленько – запросто ведь могло побить обломками!

Ударил и отскочил. И пошла цепная реакция. Глыба стонала, лопаясь, трещина порождала трещину, грохот стоял такой, словно рвались ящики с динамитом.

Наконец канонада смолкла, и малость оглохший Ромка попятился, глядя на дело рук своих. Поле боя и впрямь выглядело устрашающе. Как после артобстрела. Испуганно взглянул на зрителей. Мудрый морщинистый владелец комбинезона с уважением цокал языком. Лицо Клавки обрюзгло от горя. Злобно таращился толстяк. Девушка смотрела изумленно и восторженно. Откуда-то набежала целая стайка глазастых пушистых зверьков и тоже уставилась на груды обломков.

Все, похоже, ждали заключительного аккорда.

Осторожно ступая среди острых разнокалиберных осколков, Ромка приблизился к пирамидальной кривой кочерыжке, оставшейся от огромной глыбы, и расколотил ее тремя ударами.

– Вот… – как бы оправдываясь, сказал он всем сразу.

Толстяк прокашлялся.

– Да, может, она только с виду такая была… – сказал он, то с ненавистью глядя на Ромку, то с надеждой – на девушку. – Посмотрим еще, что кормушки решат…

Под кормушками он, надо полагать, имел в виду «мусорки».

А те уже вовсю подъедали обломки. Зрители, изнывая от нетерпения, ждали, когда они покончат с последним завалом. Покончили. Съехались рыло к рылу, и такое впечатление, что коротко посовещались. И наконец на стеклистое покрытие посыпались разноцветные капсулы. Их было очень-очень много.

– Ну, я не знаю! – плачуще проговорил толстяк в пончо. – Трудишься-трудишься, долбаешь-долбаешь…

Не договорил, махнул рукой и побрел, расстроенный, прочь.

Тот, что постарше, ухмыльнулся, потрепал ободряюще Ромку по голому плечу и двинулся следом. Площадь звенела возбужденным чириканьем. Лупоглазые подбирались к капсулам.

– Кши! – замахнулась на них стриженая Клавка. – Вот я вас!

Собрала в подол все капсулы до единой и, недовольно буркнув: «В расчете!» – заторопилась к ближайшему теневому овалу.

Сгинула. Разочарованно щебеча, стали разбредаться и пушистые зверьки.

Девушка с интересом смотрела на Ромку. Оба молчали.

– Меня зовут Лика, – сообщила она наконец. – Знаете, Рома, это было великолепно…

Так это что же? – вымолвил Василий, остолбенело глядя вслед удаляющемуся устройству. – Это выходит, если мы ломаем такую вот хренотень… Они нам что? Пожрать за это дают?

Безобразные россыпи обломков были убраны, и вылизанное «мусоркой» покрытие блистало, как витринное стекло.

– Должен сказать, что вы весьма сообразительны, Василий… – вполне серьезно отозвался дедок Сократыч, собирая заработанные капсулы в белоснежный подол. – Я всегда подозревал, что дремучесть нашей милиции – это… м-м… злобная легенда… Так вот, вы совершенно правы, – продолжал он, направляясь к приземистой глыбе с этаким свечным наплывом сбоку. – Именно за это и именно пожрать. Такая, знаете, работа-Старичок вытряхнул капсулы в ложбинку, весьма удобно расположенную как раз посередине наплыва, сам присел рядышком и с любопытство оглядел на остолбеневшего собеседника.